Ленин и его семья (Ульяновы)

Соломон Георгий Александрович

Я уехал из Петербурга в Москву один, переезд же моей жены с дочерью был отсрочен до весны. Конспира­ции ради я облекся для дороги в контрольную форму — тужурку и шаровары с высокими сапогами. В то время до известной степени считалось шиком носить очень широ­кие шаровары, сильно свисавшие над высокими сапогами как бы вроде двух юбочек. Я решил перевезти литерату­ру на себе, чтобы не подвергаться риску, если бы я ее сдал в багаж. Литературы было около пуда. Она состояла из массы маленьких брошюр, увязанных в небольшие па­кеты. Я всю ее уложил в свои шаровары. Моя невестка, сестра моей жены, известная под партийной кличкой, данной ей Лениным, «Лиза красивая», явилась перед мо­им отъездом

помочь мне уложить литературу и произвести «инспекторский» смотр с точки зрения конспиративно­сти… И жена, и Лиза осмотрели меня и нашли, что я имею вид самого настоящего фата-контролера и что нико­му в голову не придет заподозрить во мне «нигилиста»…

Приехав в Москву, я, согласно условию с питерца­ми, немедленно же снял себе комнату и телеграфно со­общил жене мой адрес. На другой день я получил от нее условленную телеграмму, которая должна была означать, что получатель литературы явится ко мне по моему адресу на третий день с установленным паролем, по предъявлении которого я передам ему литературу. Надо упомянуть, что в Петербурге у нас было условлено все до последней мелочи и что ко мне должна была явиться одна девица, которую я не знал и которая дол­жна была назваться (нарочитый псевдоним) «Сумцовой» и установить свою личность ввернутыми в нейтральный разговор следующими словами: «Я могу вас успокоить: жизнь Пети вне опасности». Пароль этот был не совсем абстрактный: Петей мы называли шафера на нашей свадьбе, Петра Гермогеновича Смидовича, не­задолго перед тем эмигрировавшего в Англию (В настоящее время П. Г. Смидович играет в Москве в советском правительстве весьма выдающуюся роль. — Авт. ). Все, по­вторяю, было разработано до последней детали еще в Петербурге, и казалось бы, что все должно бы было пройти совершенно гладко.

Надо упомянуть, что накануне моего отъезда из Пе­тербурга из пришедшего номера «Русских ведомостей» мы узнали, что скончалась Мария Александровна Улья­нова (мать Ленина), что вынос тела в такую-то церковь и похороны состоятся в самый день моего приезда в Москву. Ко мне в Петербурге пришла наша старая при­ятельница Любовь Николаевна Радченко (в настоящее время жена известного меньшевика Ф. И. Дана) и при­несла мне деньги с поручением купить и возложить на гроб умершей венок.

Поэтому я тотчас же после того, как снял в Москве комнату, поспешил к Ульяновым. Час, назначенный для выноса тела в церковь, прошел. Я был в Москве совсем новый человек, не знал, где надо купить венок, поэтому я решил поехать на квартиру Ульяновых, узнать там, где находится церковь, и затем купить венок и пр.

Подъехав на извозчике к воротам дома, где жили Ульяновы, и проходя через двор к их квартире, я был удивлен, не видя никаких следов похоронных аксессуа­ров вроде ветвей елей. Я поднялся во второй этаж. Бы­ло около десяти часов утра. Никаких следов состоявше­гося выноса тела… Я позвонил… Мне открыла сама Мария Александровна. От неожиданности я раскрыл рот и у меня, по-видимому, стало очень глупое выражение лица, потому что Мария Александровна засмеялась.

— Что, Георгий Александрович, — сказала старуш­ка, — верно, вы тоже явились на похороны?.. Как ви­дите, я еще жива, входите, пожалуйста… это умерла моя однофамилица, которую тоже зовут Мария Алек­сандровна, царствие ей небесное…

Появилась и Анна Ильинична. У нее было строгое и сердитое выражение лица. Она безумно, до самозаб­вения любила свою мать, и это совпадение произвело на нее самое удручающее впечатление.

— Знаете, — сказала она, когда Мария Александ­ровна вышла из столовой, служившей им гостиной, — это такая гадость эта ошибка… ведь знаете, нас засыпа­ли отовсюду телеграммами,

письмами… вчера многие приезжали с венками… Я так зла… Ведь, подумайте, какое удручающее впечатление это должно было произ­водить на бедную мамочку… вся эта нелепая шумиха…

ГЛАВА 2

Я с «нелегальщиной» в Москве. — Полная путани­ца. — «Нелегальщина» хранится у меня. — Филе­ры. — Объяснение с А. И. Елизаровой разъясняет все.

Я ждал девицы, которая должна была прийти за «нелегальщиной». Но дни шли. Никто не являлся, а между тем тотчас же после прописки моего паспорта в участке я заметил, что за мной следят филеры… А мне некуда было девать мою «нелегальщину», и в случае чего я рисковал, по тогдашним временам, здорово «за­сыпаться» с поличным… Я условно написал жене о мо­их затруднениях. Получил от нее ответ, что питерцы стараются выправить это дело. Надо было ждать.

Моя покойная сестра В. А. Тихвинская, жившая тог­да в Петербурге, в бытность мою там просила меня по­знакомиться в Москве с ее старинным приятелем и то­варищем по студенческой жизни в Швейцарии князем Г. Г. Кугушевым, которого она мне аттестовала как ак­тивного марксиста. Я отправился к нему. От него я уз­нал, что в Москве после последнего провала идет страшная слежка и что московские сыщики — мастера своего дела… Я не решился доверить ему моего секрета и должен был продолжать хранить литературу у себя в весьма ненадежном месте… Прошло около двух недель…

Обещанных разъяснений из Питера не приходило. Я решил повидаться с Анной Ильиничной и постараться осторожно выведать у нее, не знает ли она чего-нибудь об этой литературе. В Петербурге меня предупредили, что у Ульяновых нельзя ни с кем, кроме Анны Ильиничны, говорить о революционных делах, ибо Мария Александровна, старший сын которой Александр был по­вешен за покушение на жизнь Александра III (Дело о покушении 1 марта 1887 года. — Авт. ), так бо­ится за остальных детей, что всякое упоминание при ней о революционных делах ее приводит в тяжелое нер­вное состояние. А к тому же в это время ее третий сын, Дмитрий, студент-медик, сидел в Таганке (москов­ская тюрьма. — Ред.), Ленин находился в ссылке в Минусинске… Все это тяжело ложилось на старушку. И вся семья старалась всячески отвлекать ее от печальных мыслей и делала все, чтобы по возможности развлекать ее.

Я попал к Ульяновым очень удачно: Мария Алексан­дровна с младшей дочерью собиралась в театр, и мы, таким образом, остались вдвоем с Анной Ильиничной. Впрочем, не совсем, так как дома оставался и ее муж. Но покойный Марк Тимофеевич, очень умный и достой­ный во всех отношениях человек, был в семье Ульяно­вых, где царила Анна Ильинична, в крайнем загоне.

Я начал с ней дипломатический разговор. Прямо я, конспирации ради, не мог ее спросить, не слыхала ли она чего-нибудь о том, что московские товарищи ждут литературу… Анна Ильинична была умная женщина и большая, очень сдержанная конспираторша, хорошо владевшая собою. Но я заметил, что она была чем-то встревожена, хотя и умело скрывала это…

— Ну, как вам нравится Москва, освоились вы уже с нею? — спросила между прочим она. — Завели зна­комства?

— Да трудно в Москве, Анна Ильинична, как-то я совсем растерялся в ней, — неопределенно отвечал я, — надо привыкать.

— Да, конечно, Москва не Питер, у нее своя собст­венная физиономия… но вы увидите, что привыкнете к ней и полюбите ее…

— Будем надеяться, а пока что приходится очень тяжело…

— Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь, ска­жите? — настороженно предложила она.