Ленин и его семья (Ульяновы)

Соломон Георгий Александрович

И вот мне вспоминается, как раз его, такого сдер­жанного и многотерпеливого, что называется, прорвало. В тот раз Анна Ильинична была особенно раздражи­тельна в обращении с ним, обрывая его на каждом его слове…

— Ах, Марк, — резко оборвала она его, когда он начал что-то рассказывать, — я не понимаю, к чему ты говоришь об этом, ведь, право же, это никому не инте­ресно… Ты забываешь хорошую поговорку, что слова серебро, а молчание золото… Ведь и Георгию Александ­ровичу скучно слушать…

Марк Тимофеевич остановился на полуслове.

Понят­но, и я был неприятно озадачен…

— Что же это, моя женушка, — добродушно и, ста­раясь владеть

собой, спокойно ответил он, — ты что-то уж очень меня режешь…

— Я просто напомнила хорошую русскую поговор­ку,— заносчиво парировала Анна Ильинична.

— Ну, ладно, — поднимаясь с места, также спокой­но заметил Марк Тимофеевич, — я уж лучше пойду к себе…

— И хорошо сделаешь, — колко ответила Анна Ильинична.

А между тем чем больше я узнавал Марка Тимофе­евича, тем больше я находил, что это человек вполне почтенный, человек большого аналитического и творче­ского ума, с большими знаниями, очень искренний и прямой, чуждый фразы, не любивший никаких поз. Напомню, что после большевистского переворота он, по настоянию Анны Ильиничны и Ленина (См. мою книгу «Среди красных вождей». — Авт. ), стал народным комиссаром путей сообщения и не скрывал от меня, что не разделяет ленинизма, и очень здраво, критически от­носился к самому Ленину. Он, между прочим, первый забросил в меня идею о ненормальности Ленина.

Чтобы покончить с характеристиками остальных чле­нов семьи Ульяновых, отмечу, что брат Ленина, Дмит­рий, был безо всякого давления со стороны его назначен на какой-то весьма высокий пост в Крыму. И по этому поводу, как мне передавал Красин, Ленин в разговоре с ним так отозвался о своем брате:

— Эти идиоты, по-видимому, хотели угодить мне, назначив Митю… они не заметили, что хотя мы с ним носим одну и ту же фамилию, но он просто обыкновен­ный дурак, которому впору только печатные пряники жевать…

Младшая сестра Ленина, Мария Ильинична Ульяно­ва, с давних пор состоящая на посту секретаря комму­нистической «Правды», всегда в своей собственной семье считалась «дурочкой», и мне вспоминается, как Анна Ильинична относилась к ней со снисходительным, но нежным презрением. Но сам Ленин отзывался о ней вполне определенно… Так, когда мы с ним встретились в Брюсселе — я подробно остановлюсь на наших встре­чах с ним ниже, — говоря о своей семье и упомянув имя Марии Ильиничны, он, лукаво сощурив глаза, ска­зал:

— Ну, что касается Мани, она пороху не выдумыва­ет, она… помните, в сказке «Конек-Горбунок» Ершов так характеризует второго и третьего братьев:

Средний был и так и сяк,

Третий просто был дурак…

И тем не менее М. И. Ульянова, по инициативе са­мого Ленина, еще в добольшевистские времена была на­значена секретарем «Правды». Впрочем, она является на этом посту лицом без речей, но, как сестра «самого», она все-таки окружена известным ореолом. Так, имеют­ся несколько приютов «имени М. И. Ульяновой».

ГЛАВА 5

Съезд в Лондоне в 1903 г. — Раскол в партии. — Большевики и меньшевики. — Ленин в 1905 г. в Рос­сии. — Мой арест и ссылка в Сибирь в 1905—1906 гг. — Из Сибири в Бельгию. — Брюс­сельская группа Российской социал—демократической

партии. — Я — секретарь этой группы. — Большеви­ки и меньшевики в группе. — Мои революционные сношения с Лениным. — Приезд Ленина в Брюссель для доклада. —

В. Р. Менжинский. — Сцена в ресто­ране.

После ареста 1901 года я должен был покинуть Мос­кву и почти потерял из вида семейство Ульяновых.

В 1902 году в Лондоне состоялся известный съезд Российской социал-демократической партии, явившийся исторической датой, отмечающей раскол партии на меньшевиков и большевиков. Я не буду останавливаться на этом событии: оно достаточно известно. Но со времени этого раскола имя Ленина выдвинулось на один из первых планов, и становилось все популярнее и попу­лярнее, как вождя большевистской фракции.

Он оставался за границей в качестве эмигранта. В 1905 году Ленин возвратился в Россию и принял дея­тельное участие в тогдашнем открытом революционном движении. Я жил тогда и работал на революционном поприще в Харькове, где и был снова арестован 9 декабря 1905 года. Незадолго до ареста я получил от Ле­нина письмо, которым он устанавливал революционную связь со мною. Это было за несколько дней до моего ареста, и, таким образом, я не успел ему ответить. В начале 1906 года я очутился в ссылке, в Сибири, а в 1907 году ссылка была мне заменена высылкой из Рос­сии. Я уехал в Бельгию, где находился мой старый приятель и товарищ по работе в Харькове Минаков (псевдоним), по убеждениям ярый меньшевик, теперь уже давно умерший.

Я относился крайне отрицательно к эмиграции, и потому, попав в Брюссель, я жил в стороне от русских эмигрантов, тем более что у меня было много личных горестей… Но Минаков, очень популярный в брюссель­ской эмиграции, всячески старался вытянуть меня из моего уединения. Кончилось тем, что я перезнакомился со всеми. Как и во всех европейских центрах, в Брюс­селе существовали разные группы действовавших в то время в России революционных партий. Существовала и «Брюссельская группа Российской социал-демократической партии». Хотя съезд 1902 года и положил начало разделению на две фракции (большевиков и меньшеви­ков), но наружно партия считалась единой, и загранич­ные группы ее, по существу уже распавшиеся внутри каждая на две части, с внешней стороны сохраняли де­корум цельных организаций. Внутри кипели страсти и взаимная вражда, и люди расходились не только идейно, но рвались и старые дружеские связи.

Брюссельская группа, в частности, была в начале моего приезда в Брюссель очень немногочисленна и ор­ганизационно очень непрочна. Всем известно, конечно, что секретари такого рода организаций являются в сущ­ности душой их и в значительной степени в известном объеме даже диктаторами-руководителями своих групп. Секретарем брюссельской группы было лицо весьма ни­чтожное во всех отношениях, и вся группа в целом бы­ла очень недовольна им по весьма многим и вполне основательным причинам. И вот покойный Минаков стал усердно настаивать, чтобы я согласился войти в группу, а затем еще более настойчиво, апеллируя к моему «со­циал-демократическому» сердцу, начал уговаривать меня согласиться стать секретарем группы. В конце концов я согласился и был выбран секретарем. Минаков знал, ко­нечно, что я большевик, и тем не менее, будучи лично ортодоксальным меньшевиком, не за страх, а за совесть употреблял все свое влияние для проведения меня в секретари. В качестве такового я являлся, так сказать, естественным представителем брюссельской группы.