Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

— Как вы лично боретесь с троцкизмом?

— Есть возможность в вашем наркомате пятилетку вы­полнить в четыре года?

— Как ведут себя в вашей армии командиры — бывшие военспецы?

„Номенклатура № 2" отдавалась на откуп отделам ЦК (они решали вопросы с.кадрами меньшего ранга).

Номенклатурная табель должностей не допускала (за редчайшим исключением) назначения на руководящие по­сты выходцев из других партий.

Политбюро, укрепляя диктатуру партии, с особой не­примиримостью относилось к своим бывшим единоверцам– меньшевикам. Вернусь к вышецитированной речи на XI съезде партии. Ленин, до того спокойно говоривший об ус­пехах и просчетах новой экономической политики, „смыч­ке" с крестьянством, соревновании способов производства, как только упомянул меньшевиков, сразу перешел на иной тон.

„Когда меньшевик говорит:

—

Вы теперь отступаете, а я всегда был за отступление, я с вами согласен, я ваш человек, давайте отступать вме­сте, — то мы ему на это говорим:

— За публичное доказательство меньшевизма наши рево­люционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает что такое".

Ленин любил расстреливать своих политических про­тивников.

Поразительна неприязнь Ленина к меньшевикам. Во многих решениях, даже не имеющих к ним отношения, он обязательно старался уничижительно упомянуть о них. Так, в ноябре 1921 года ЧК получила информацию о готовящих­ся мятежах. Политбюро тут же отреагировало специальным постановлением, где Ленин предложил дополнить его тези­сом: „Меньшевиков не освобождать; поручить ЧК усилить аресты среди меньшевиков…" Позже эти меры по отноше­нию к меньшевикам были еще более ужесточены. Уже когда Ленин вновь тяжело заболел, в марте 1923 года его соратни­ки и ученики на Политбюро разработали целую „програм­му" борьбы с меньшевизмом в СССР. Российская социал– демократия планомерно уничтожалась. В специальном про­токоле о мерах борьбы с меньшевиками, одобренном вы­сшей партийной коллегией, предусматривалось: осуще­ствить операцию против меньшевиков в масштабе государ­ства; определить основные места ссылки для меньшевиков: для взрослых — Нарымский край, для молодежи — Печерский край. Изгнать всех меньшевиков из государственных учреждений и предприятий. Не принимать в расчет выход меньшевиков из партии, если он осуществлен не до октября 1917 года. „Изъять" из высших учебных заведений студен­тов-меньшевиков и т.д.

Можно было подумать, что борьба идет с террориста­ми-заговорщиками или государственными преступниками, а не бывшими сопартийцами… Если бы Ленину сказали еще несколько лет назад, когда он сочинял за рубежом програм­мы социал-демократического переустройства России, что именно он будет сажать в тюрьмы, ссылать в ссылку, отда­вать во власть „непосредственной расправы" ЧК этих интел­лигентных людей, с многими из которых вождь был знаком лично, он бы, безусловно, назвал все это „бреднями", „фан­тазией", „злонамеренной клеветой". Но так было.

И он сам, и его .ленинское Политбюро", получив власть, быстро перешагнули через многие принципы соци­ал-демократизма, которым они еще вчера клялись в верно­сти. Непримиримость к меньшевикам стала одним из показа­телей революционности. Большевики видели в склонности меньшевиков придать социализму демократический харак­тер такой же страшный грех, как оказаться буржуа, капита­листом, помещиком, членом династической семьи.

Ленин на заседаниях Политбюро доклады делал редко. Даже, пожалуй, Совнаркому он уделял большее внимание, чем этому партийному органу. Но он никогда не ставил под сомнение „первичность", верховенство Политического бюро над всеми остальными элементами большевистской власти. Ленин обычно сидел на заседаниях бюро, внешне не очень слушая очередного докладчика. Часто во время заседания писал свои „записочки" Троцкому, Сталину, Бухарину, Зи­новьеву, Чичерину, другим участникам обсуждения вопроса, но тут же „вскидывался", как только кто-то давал в своей „партии" классового „петуха". Так, он не раз отчитывал Лу­начарского за „демократические вольности". Например, он резко осадил наркома за его ходатайство о „выпуске за границу Шаляпина", других интеллигентов, расценив его как "Легкомысленное".

Иногда Ленин, работая в Совнаркоме или болея, обра­щался в Политбюро с записками, навеянными какими-то сиюминутными впечатлениями или возмутившими его фак­тами. Так, по одной из жалоб, поступивших к Ленину, о злоупотреблениях в жилищном отделе Моссовета (вот ка­кие глубокие корни нынешней коррупции!) была направле­на комиссия из управления делами СНК во главе с А.А.Дивильковским. Ревизия подтвердила обоснованность жалоб. Однако бюро Московского комитета партии взяло винов­ных фактически под свою защиту. Дивильковский сообщил об этом Ленину. Председатель Совнаркома написал тут же гневную записку:

„Письмо в Политбюро ЦК РКП(б) т. Молотову для

членов Политбюро.

Московский комитет (и т. Зеленский в том числе) уже не первый раз фактически послабляет преступникам-комму­нистам, коих надо вешать.

Делается это по „ошибке". Но опасность этой „ошибки" гигантская. Предлагаю:

1. Предложения т. Дивильковского принять.

2. Объявить строгий выговор Московскому комитету за послабление коммунистам…"

Дальше следуют еще несколько пунктов в этом же духе. Ленин всю свою недолгую руководящую жизнь во главе советского государства посвятил борьбе с бюрокра­тией. Но он, к сожалению, так, видимо, никогда и не понял, что все его грозные записки, статьи, речи и репрессии — бессмысленны. Ибо суть новой Системы, которую он созда­вал, как раз и заключается в бюрократическом тоталитариз­ме Ленин боролся с некоторыми внешними проявлениями бюрюкратизма, в то время как все шло от глубинной при­роды создаваемого общества. Его записки и распоряжения только способствовали более утонченному воспроизведению социального порока.

Политбюро, естественно, много занималось междуна­родными и коминтерновскими делами. Здесь буквально все члены Политбюро были „специалистами". Обычно при об­суждении этих вопросов была высокая активность. Приведу лишь несколько решений Политбюрю, которые достаточно красноречиво говорят как о реальной политике большеви­ков, так и о ее исторических последствиях.

На заседании ареопага 1 сентября 1920 года было рас­смотрено письмо Коппа из Берлина о том, что интере­сам Советской России благоприятствовало бы принесение в осторожной форме извинений за убийство в 1918 году немецкого посла Мирбаха. Ленин предложил отклонить из­винения, заявив т. Коппу, что „это предложение должно быть им осмеяно".

К слову, на этом, как и на других заседаниях Политбю­рю, рассматривалось в ср>еднем 15—20 вопросов. На упомя­нутом выше заседании, например, обсуждали состав новой мирной делегации для переговоров с Польшей, рассматрива­ли предложение историка Покровского об учреждении ко­миссии по изучению Октябрьской революции, заслушали Ленина о необходимости „усложнения шифров секретных сообщений", удовлетворили просьбу Лежавы о продаже за рубежом 200 пудов золота…

Политбюрю не хотело рвать все связи с Германией, даже непролетарской, помня о ее роли в событиях в России. Поэтому, когда Берлин обратился в Москву с предложени­ем о создании немецких командных курков (чтобы обойти версальские соглашения) в Советской России, Ленин, Трюцкий, Каменев, Крестинский, Радек, Калинин единодушно ре­шили: „Немецкие командные курсы открыть вне Москвы. О месте поручить сговориться тт. Троцкому и Дзержинско­му".

Политбюро, как правило, переоценивало степень революционного накала во многих странах. Например, обсуж­дая 27 июля 1922 года вопрос о переговорах с Японией, партийная коллегия пришла к выводу, что эта страна „пере­живает предреволюционный период", а посему нужно „ста­раться использовать переговоры в агитационных целях". Вообще большевики рассматривали коминтерновские и со­путствующие им дела как свои внутренние, часто даже не соблюдая внешних приличий. При обсуждении вопроса международного профсоюзного движения Политбюро без всякой маскировки постановляет: „Назначить генеральным секретарем Профинтерна т. Рудзутака".

Тома с протоколами .ленинского Политбюро" — ярчай­шее свидетельство и доказательство того, как партия заме­нила собой государственную власть, как монополизировала право, административным путем подчинив себе абсолютно все. Даже день заседаний ВЦСПС (по средам в 11 часов) установлен Политбюро.

Политбюро не гнушалось решением и внешне мелких, второстепенных вопросов, что еще раз свидетельствовало не о перерождении общества и Системы, а об их изначаль­ной политической порочности. Какова власть — высшая власть! — если в присутствии ее первого человека — Лени­на и его соратников (соучастников) Политбюро обсуждает, можно ли разрешить чтение лекций по философии марксиз­ма Деборину, Аксельроду, Базарову (кстати, одним разреша­ет, а другим нет). С таким же серьезным государственным видом Политбюро изучает предложение Красина об „изда­нии за рубежом писем и дневника бывшей императрицы Александры Федоровны"… Или вопрос о „выработке со­ветского дипломатического этикета, полностью исключаю­щего обеды, завтраки, ужины, чаи и т.д.".