Ленин
Шрифт:
А после первой русской революции это были уже два непримиримых политических и идейных противника. Ленин бичевал Троцкого за попытки занять центристское положение, в душе, возможно, завидуя его блестящему афористичному перу, несопоставимому с тяжелыми каменоломнями слога Ульянова… Ленин не скупился на брань в адрес Троцкого, приклеив тому обидный ярлык «иудушки». В одном из своих писем к Инессе Арманд Ленин напишет: «Вот так Троцкий! Всегда равен себе = виляет, жульничает, позирует как левый, помогает правым, пока можно…»{8}
Троцкий не оставался в долгу. После революции 1905 года и до октябрьского переворота Троцкий нередко своими статьями то сдергивал с Ленина
Ленин, вплоть до февраля 1917 года, продолжал считать Троцкого прозападным социал-демократом, а это в глазах лидера большевиков было страшным грехом. Еще в июле 1916 года Ленин «величает» Троцкого лицемером, «каутскианцем», «эклектиком». Эпитеты Ленину понравились, и он еще в ряде своих статей именует Троцкого «каутскианцем», ведь для вождя большевиков Карл Каутский – само олицетворение оппортунизма, предательства, выражающегося в приверженности центризму. А это, по мысли Ленина, и есть предательство интересов рабочего класса. В открытом письме Борису Суварину Ленин касается позиции Троцкого, заявляя, что «в чем я его упрекал – это в том, что он слишком часто представлял в России политику «центра»{10}. Чем ближе революция, тем Ленин «мягче» к Троцкому, хотя при случае корит его в приверженности «софизмам» и другим антимарксистским «штучкам».
Приехав в Россию, Ленин прекращает критику Троцкого, называя его уже «заведомым интернационалистом, противником войны»{11}. Ленин чувствовал, что революция сближает его с Троцким помимо их воли. Правда, не с руганью, но с укоризной Ленин выговорил революционеру, который еще не добрался в Россию: «Чхеидзе есть худшее прикрытие оборончества. Троцкий, издавая газету в Париже, не договорил, за он или против Чхеидзе. Мы всегда говорили против Чхеидзе, так как он является тонким прикрытием шовинизма. Троцкий до конца не договорил…»{12} Но в целом позиция Троцкого после февраля 1917 года для Ленина уже столь ясна, что он явно сменил гнев на милость. Выступая на митинге солдат броневого дивизиона в Михайловском манеже в апреле 1917 года, вождь с большим сочувствием говорил, что англичане держат в тюрьме «нашего товарища Троцкого, бывшего председателя Совета рабочих депутатов в 1905 году…»{13}.
Окончательно Ленин нашел в своем сердце достойное место для Троцкого, когда центристская организация так называемых «межрайонцев» была принята на VI съезде РСДРП в ряды большевиков. Ленин получил сразу заметное подкрепление не только четырех тысяч социалистов, придерживавшихся центристских взглядов, но и мощное личностное: В. Володарский, А.А. Иоффе, А.В. Луначарский, Д.З. Мануильский, М.С. Урицкий, К.К. Юренев. В числе «межрайонцев» был и Л.Д. Троцкий.
Однако сближение Ленина и Троцкого произошло не на личностной основе. Оба революционера сошлись на необходимости радикальных решений для России. Хотя в этом сближении у Троцкого нет-нет и проявлялись колебания. Но это были частности. Оба вождя русской революции являлись якобинцами, превозносившими превыше всего восстание, диктатуру, если нужно – террор.
Троцкий, еще недавно именуемый Лениным «каутскианцем», так отвечал Карлу Каутскому летом 1920 года: «…Революция требует от революционного класса, чтобы он добился своей цели всеми средствами, какие имеются в его распоряжении: если нужно – вооруженным восстанием, если требуется –
Троцкий все это писал в 1920 году. Революционер знал, что Ленин сразу же после революции, особенно в 1918 году, преподал большевикам уроки, как нужно организовывать террор с устрашениями. В приведенном фрагменте из сочинений Троцкого «Терроризм и коммунизм» явственно слышны ленинские ноты, сделавшие возможным их быстрое и тесное сближение после революции 1917 года.
Ленин и Троцкий были людьми, быстро сблизившимися на основе принятия ими общей революционной методологии, якобинства, допустимости крайних радикальных мер в деле социального переустройства. Ленину импонировало, что в лице Троцкого он нашел выдающегося организатора, способного в любой области, сфере деятельности, куда бы он ни направлялся, добиваться перелома. При склонности Ленина быть только и исключительно в партийном «штабе», в центре, он нашел человека, который компенсировал его собственные слабости: неумение и нежелание личным присутствием на фронте, в другом критическом месте добиваться решительного перелома. Троцкий дополнял Ленина с организационно-практической стороны.
Ленина устраивало, что Троцкий фактически сразу же согласился на вторые роли, не претендуя на первенство, хотя какое-то время по популярности он совсем не уступал признанному лидеру большевиков. Позже, в 1935 году, уже будучи в изгнании, Троцкий, как всегда, не обремененный скромностью, запишет в своем дневнике: «Не будь меня в 1917 г. в Петербурге, Октябрьская революция произошла бы – при условии наличности и руководства Ленина. Если б в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей свершиться (в этом для меня нет ни малейшего сомнения!)… То же можно сказать в общем и целом о Гражданской войне, хотя в первый период, особенно в момент утраты Симбирска и Казани, Ленин дрогнул, но это было, несомненно, преходящее настроение, в котором он едва ли даже кому признался, кроме меня»{15}.
Таким необычным образом Троцкий оценил роль Ленина (и свою собственную) в Октябрьской революции и Гражданской войне. Так оно и было. Два ярко выраженных лидера октябрьского переворота в глазах общественного мнения олицетворяли большевистскую диктатуру. Как писал в «Новой жизни» Николай Суханов в ноябре 1917 года: «Кому же не ясно, что перед нами нет никакой «советской» власти, а есть диктатура почтенных граждан Ленина и Троцкого, и что диктатура эта опирается на штыки обманутых ими солдат и вооруженных рабочих, которым выданы зарвавшимися неоплатные векселя на сказочные, но не существующие в природе богатства?»{16}
Троцкий был, как справедливо пишет историк и политолог Дора Штурман, «по личным психологическим качествам – деятель номер 2, верховный исполнитель, а не инициатор, не генератор ведущих идей, маневров и настроений»{17}.
Ленин неожиданно нашел в Троцком самого нужного, самого полезного ему человека для самого критического периода. Троцкий был весьма незаурядной личностью, обладавшей не только выдающимися ораторскими и литературными способностями, но и качествами психолога-наблюдателя. Возможно, именно поэтому заметки-воспоминания о Ленине, часть которых вошла в его книгу о вожде, представляют наибольший интерес среди Монблана книг, сочиненных о лидере большевиков после его смерти.