Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде
Шрифт:
20 декабря 1941 г. получили приказ отвести нашу дивизию в тыл на формирование. По существу, мы не воевали, а позорно отходили в тыл. В 12 часов ночи прибыла новая дивизия, заняла наши рубежи, и мы отошли в лес, на 3 км от переднего края. Тут командир дивизии майор Коркин допустил еще одну ошибку, приказав не трогаться до утра. Несмотря на протесты командиров полков, комдив категорически запретил отход с передовой до утра, сказав, что «сибирская дивизия не может позорно отходить, крадучись, ночью. Наши солдаты стойкие, смелые, не трусы, смеясь (!!!), пойдут с передовой открыто, маршем, только днем». (Колхозник, никаких сомнений!) 21 декабря 1941 г. командир дивизии вызвал всех командиров полков и приказал им идти колоннами по шоссейной дороге на Гладь, где будет получено
Коркина с должности сняли, чтобы через два месяца дать ему другую дивизию. В конце концов, в глазах начальства плох не тот командир, который бессмысленно теряет людей, а тот, который, жалея солдат, смеет свое суждение иметь и приказы начальства обсуждать.
22—26 декабря немецкие войска заняли оборонительные позиции на западном берегу реки. Советские части сумели захватить три небольших плацдарма севернее Грузино и в районе устья реки Тигода, которые из-за малых размеров и открытого характера местности не могли служить для накапливания сил и дальнейшего развития наступления. Атаки с целью расширения этих плацдармов цели не достигли. В свою очередь, немцам удалось удержать за собой два значительных плацдарма: у Киришей и Грузине Армия Федюнинского к 28 декабря потеснила противника за железнодорожную линию Мга — Кириши.
К концу декабря германские дивизии оказались на рубеже, с которого они начали наступление на Тихвин. План германского командования полностью изолировать Ленинград провалился. Было восстановлено сквозное движение по Северной железной дороге до станции Войбокало, а оттуда — до перевалочной базы на Ладоге. Потери немцев были велики. Войска трех советских армий в наступательной фазе Тихвинской операции потеряли 49 тысяч человек убитыми и ранеными, 70 танков, 2293 орудия и миномета, 82 самолета. Цифры можно считать заниженными уже потому, что потери 59-й армии они не учитывают. К слову, изображая карикатурных немцев в бабьих платках, замерзающих на русском морозе, наша пропаганда, конечно, молчала о том, что все это время войска Мерецкова, за исключением свежих сибирских дивизий, воевали в летнем обмундировании.
Провал немецкого наступления на Тихвин стал тяжелым ударом и для финнов. «Они надеялись, — пишет Типпельскирх, — что у Ладожского озера произойдет объединение немецких и финских сил и, как следствие этого, полное окружение Ленинграда, которое вскоре приведет к падению города и сделает излишним финский фронт на Карельском перешейке. Провал немецких замыслов, кроме всего прочего, ухудшал положение финнов еще и потому, что они в ожидании быстрой и решительной победы над Советским Союзом, к которой стремились всеми силами, мобилизовали всех, способных носить оружие. Это так тяжело отразилось на экономике страны, что финское командование было вынуждено уволить из армии большое количество людей и слить ряд частей». К весне 1942 года с фронта было отпущено 180 тысяч человек. Ко всем печалям, 28 ноября Лондон предъявил Хельсинки ультиматум с требованием прекратить боевые действия против СССР, а 6 декабря, в день независимости Финляндии, Англия объявила финнам войну.
Полководец Мерецков по ходу Тихвинской операции сделал глубокомысленный вывод: «Опыт проведенных боев показал также, что войска должны проходить специальную подготовку для действий в незнакомом (?) и трудном в климатическом и географическом отношении месте».
Ставка требовала без оперативной паузы продолжить наступательные действия и как можно быстрее преодолеть рубеж реки Волхов. Однако эшелоны с подразделениями 2-й ударной и 59-й армий начали прибывать в район Малой Вишеры только в конце декабря. Тылы и артиллерия отстали. Не довольствуясь директивными указаниями, Кремль 29 декабря направил на Волховский фронт известного «подгонялу» корпусного комиссара Л.3. Мехлиса, который доставил Мерецкову личное письмо Сталина:
«Уважаемый Кирилл Афанасьевич! Дело, которое поручено Вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, — великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменялось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что Вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков. Жму руку и желаю Вам успеха. И. Сталин».
Но сил для единого и общего удара у нового фронта не было. В первых числах января стало очевидным, что на сосредоточение резервных армий потребуется еще несколько дней. Прорыв с ходу не получился, противник основательно закрепился за рекой и организовал систему огня.
Срок перехода в наступление был перенесен на 7 января 1942 года.
Смольный продолжал демонстрировать активность. «Будем воевать зверски на всех участках…» — рапортовали Вождю Жданов и Хозин.
Поэтому 8-я армия упрямо атаковала Арбузово и рощу «Фигурная» с Невского «пятачка». Наконец, командующий фронтом согласился с предложением Военного совета армии нанести вспомогательный удар в десяти километрах к северу от Невской Дубровки. 25 декабря 4-я отдельная бригада морской пехоты предприняла попытку форсировать Неву в этом месте. Однако попытка успеха не имела, так же как и наступление на главном направлении. Немецкие историки скрупулезно подсчитали, что русские с 15 ноября по 27 декабря атаковали небольшими боевыми группами 79 раз, в составе до двух рот — 66 раз, в составе батальона и выше — 50 раз. При отражении 16 танковых атак был уничтожен 51 танк. Из строя 1-й пехотной дивизии к середине декабря было выведено 1500 человек.
55-я армия, получившая ближайшую задачу овладеть поселком Красный Бор, станцией Ульяновка, а затем продвигаться на Тосно, по-прежнему топталась у противотанкового рва.
За истекшие три месяца немцы возвели по обеим его сторонам три ряда проволочных заграждений и рогаток, минные поля, множество огневых точек. Поселки Путро-лово, Ям-Ижору, Красный Бор, Феклистово, Никольское, расположенные на возвышенности, превратили в мощные опорные пункты и обстреливали из них артиллерийско-минометным огнем Колпино, Понтонный, Саперный, где находились советские батареи, штабы, медсанбаты.
7 декабря 125-й стрелковой дивизии удалось ненадолго захватить 500 метров рва. Из 180 человек в строю осталось 17.
18 декабря в противотанковый ров внезапной ночной атакой ворвался свежий лыжный батальон под командованием старшего лейтенанта А.Ф. Забары, но продержался только до утра. «Утром 18 декабря, — вспоминает полковник В. К. Зиновьев, — фашисты устроили вокруг захваченного участка рва настоящий огневой вал и бросили на наш лыжный батальон свои отборные подразделения головорезов. Ров был оставлен. Но «виноватого» в этом уже не нашли. Он был в госпитале…
И снова, как и раньше, ров переходил из рук в руки. Ночью мы вышибем гитлеровцев, а днем они снова его захватывают. Судьба лыжного батальона обострила во мне давно родившееся чувство неудовлетворенности тем, что происходит с нашими ударными частями. Вдуматься только! Одиннадцатого декабря мы отправили с фронта в Ленинград старшего лейтенанта Забару сформировать лыжный батальон, а уже через неделю после этого командование армии бросило необученную и несплоченную часть в бой. Еще раньше такое же произошло и в соседней дивизии. Левее от нас, ближе к Неве, ударная часть наступала на вражеские позиции при поддержке танков. Но местность там была болотистая, и танки застряли, не достигнув цели, а наступающие были остановлены огнем вражеской артиллерии. Выходило, что удар наносился не мощным кулаком, а растопыренными пальцами».