Ленька Пантелеев
Шрифт:
– А деньги?
– Возьми в ящике... в комоде...
– Там нет денег.
– Как нет?
– ужаснулась тетка.
– Там же было около пятисот рублей.
– Было, а сейчас нет. Кончились.
Тетка, которая всегда и во всем видела трагическое, чуть не лишилась чувств.
– Боже мой!
– воскликнула она.
– Что же мы будем делать?! Мы нищие! Мы остались без копейки денег! Нет, в самом деле, что я буду делать? И Шуры нет. И вы у меня на шее.
Ленька мрачно молчал, общипывая уголки бумажки, на которой слабым теткиным почерком тщательно было выведено химическим
Мяса - 2 ф.
Капусты - 1/2 коч.
Хлеба пеклев.
– 1 ф.
Хлеба рж.
– 1 ф.
Масла русского...
Тетка продолжала стонать и охать.
– Мама, не впадай в отчаяние, - слабым голосом попросила ее Ира.
– Если нет денег, надо что-нибудь продать.
– Да, да!
– оживилась тетка.
– Придется. Другого выхода нет. Не умирать же нам всем с голоду. Но что? Боже мой, что можно продать? Ведь мы и так все обносились.
– Продай мое кремовое платье.
– Ира! Что ты говоришь! кремовое платье!.. Единственное приличное, которое у тебя есть?
– Ничего. Мне не жаль.
– Ну, хорошо, - подумав и вздохнув, сказала тетка.
– Леша, возьми, пожалуйста, сними с вешалки Ирино платье, которое с клеенчатым кушачком, и... продай его.
– Где продать?
– испугался Ленька.
– Ну где?.. Я не знаю где. На базаре.
– Нет, я не пойду, - твердо сказал Ленька.
– Это как? Это почему ты не пойдешь?
– А потому, что я торговать не умею.
– Боже мой!
– всхлипнула тетка.
– Что я должна терпеть! Ну, хорошо, подай мне мою кофту и юбку, я оденусь и пойду сама. Если я по дороге умру, знай, что это твоих рук дело.
Ленька понял, что положение его безвыходное.
– Где платье? Какое?
– сказал он, раздувая ноздри.
...Он шел на базар с отвращением. Он вспоминал случай, который был с ним давно, в Петрограде, еще при жизни отца. Весной, на предпоследней неделе великого поста он говел, ходил каждый день с матерью в церковь, готовился к исповеди и причастию. Однажды утром у матери разболелись зубы, и она отправила мальчика к обедне одного. Ленька отстоял у Покрова всю службу, купил, как приказано было, в свечном ящике двадцатикопеечную свечку, получил тридцать копеек сдачи, положил пятачок на блюдо, а остальные монетки сунул в карман, не думая в этот момент, что он с ними будет делать. В благостном и торжественном настроении он вышел из церкви. Рыночная площадь была залита апрельским солнцем. У церковной ограды торговали бумажными пасхальными цветами и вербами, тут же какая-то деревенская женщина продавала букетики живых подснежников.
– Почем?
– спросил, останавливаясь, Ленька. Покупать цветы он не собирался, просто ему было приятно, что он, как взрослый, идет один, делает что хочет и даже может прицениваться к разным товарам.
– По пятачку, миленький, по пятачку, - ответила женщина, вытаскивая из корзины и встряхивая перед Ленькиным носом мокрым еще букетиком.
– Купи, деточка, свеженькие, только что из Стрельны привезла.
"А что ж... куплю, подарю маме", - решил Ленька, отдал женщине двадцать пять копеек и получил взамен пять букетиков.
Он сделал очень немного шагов вдоль церковной ограды и остановился, чтобы привести в порядок свои рассыпавшиеся букетики. В это время кто-то наклонился над ним и спросил:
– Продаешь, мальчик?
Леньку что-то дернуло, и он сказал:
– Да.
– Почем?
– По двадцать копеек, - сказал он, опять-таки не задумываясь, почему он так говорит.
Может быть, вид у мальчика был необычный и жалкий, может быть, подснежники только что появились в этот день в Петербурге, но Ленька не успел опомниться, как от цветов его ничего не осталось, а на ладони у него лежал рубль серебряной и медной мелочью.
В первую минуту мальчик растерялся, даже испугался, потом радостно ахнул.
"Ведь вот я какой умный!" - думал он с гордостью, пересчитывая на ладони гривенники и пятиалтынные.
– Поторговал несколько минуток - и семьдесят пять копеек заработал!"
Сжимая в руке деньги, он бежал домой, полный уверенности, что дома его будут наперебой хвалить, будут радоваться и удивляться его торговым способностям.
Но, к удивлению его, дома его никто не похвалил. Узнав, в чем дело, отец пришел в ярость.
– Хорош!
– кричал он, раздувая ноздри и расхаживая быстрыми шагами по комнате.
– Ничего себе, вырастили наследничка! Воспитали сынка, мадам! Каналья! Тебе не стыдно? Ты думал о том, что ты делаешь? Ты же украл эти деньги!..
– Почему?
– остолбенел Ленька.
– Я не укгал. Мне их дали...
– Молчи! Дубина! Осел эфиопский! Надо все-таки голову на плечах иметь... Ты их украл... да, да, именно украл, вытащил из кармана у той бабы, которая продала тебе цветы по пятачку...
Рассвирепев и забыв о своем давнем правиле никогда не пороть Леньку, отец уже извлек из ящика письменного стола знаменитые замшевые подтяжки, и только мольбы матери, убедившей мужа, что нельзя, грешно трогать мальчика, который говеет, готовится к великому таинству, заставили Ивана Адриановича сдержаться и спрятать подтяжки обратно в ящик. Через минуту, слегка успокоившись, он снова появился в дверях кабинета.
– Пойдешь на рынок, - сказал он Леньке, - разыщешь женщину, которую ты обманул, и вернешь ей эти дрянные деньги. А если не найдешь, - отдашь нищему. Понял?
– Понял, да, - пролепетал Ленька.
– Сейчас идти?
– Да. Сейчас.
Ленька со вчерашнего вечера ничего не ел. Еще в церкви он боролся с греховными мыслями, предвкушая удовольствие, с каким он будет пить дома горячий кофе с "постным" миндальным молоком и уплетать яблочные, жаренные на постном же масле, оладьи. Завтрак ждал его на столе, кофейник аппетитно дымился, но Леньке пришлось снова одеться и идти к церкви.
Церковные ворота были закрыты, женщина с подснежниками возле них уже не стояла. Не было почему-то и нищих. Обычно, когда не надо было, они попадались на каждом шагу, а тут Ленька обошел все окрестные улицы и, как назло, не встретил ни одного человека с протянутой рукой. Сжимая в потной руке опостылевшие деньги, он брел по направлению к дому, и у него уже мелькала мысль - не бросить ли незаметно деньги в Фонтанку, как вдруг он увидел идущую ему навстречу бедно одетую женщину, пожилую еврейку с маленьким ребенком на руках. От радости Ленька чуть не упал в обморок.