Лента Мёбиуса
Шрифт:
Король безмолвно, стараясь не потревожить сна гвардейца, на цыпочках обходит его, приближается к колонне, осторожно берет в руки алебарду.
Гофмаршал, видя это, прижимает руки к груди и бледнеет. Монарх подмигивает ему, потом поднимает грозное оружие над головой, чуть медлит, примериваясь, и затем с выдохом и коротким вскриком «Йех!» опускает секиру плашмя на сверкающий шлем гвардейца.
Раздается звук, по силе сопоставимый с колокольным звоном, а по тональности – с громыханьем листа кровельного железа, сброшенного в лестничный пролет.
Древние
Чудовищный грохот оглушает короля. Он не ожидал такого мощного звукового эффекта.
Гвардеец открывает бессмысленные глаза, вскакивает со стула и вытягивается перед королем. Рука его непроизвольно шарит в воздухе, ища древко секиры.
– Ваше величество! – рявкает он. – Все споко…
Король предостерегающе поднимает руку. Солдат окостеневает с открытым ртом.
«Неужели Агния и с этим?.. – брезгливо морщится король. – Ну и вкус же у этой дурехи… Какая же у него рожа несимпатичная, глаза круглые, глупые, подбородок какой-то вялый… Экий неприятный солдатик… Слюнявый, неприбранный какой-то… Тьфу!»
– На, держи, вояка херов, – цедит он и протягивает солдату алебарду, – держи свою дрыну… Ну и голова же у тебя, братец!.. Вот бы нам, – монарх завистливо вздыхает, – такие головы…
Король и гофмаршал продолжают свой путь… Они идут длинными переходами, через анфилады бесчисленных залов с каминами таких невероятных размеров, что в каждом из них, кажется, без труда может поместиться хор Королевской оперы вместе с капельмейстером. Зачем столько каминов, если все равно эту роскошную хибару не протопить?..
Огромные залы набиты всяким псевдоантикварным барахлом. Концертными и кабинетными роялями, некоторые из которых инкрустированы полудрагоценными камнями. Шахматными столиками из бронзы и красного дерева с расставленными на них фигурками из хрусталя и моржовой кости. Неподъемными дедовскими сундуками, окантованными широкими железными полосами. Беломраморными скульптурами каких-то неведомых, якобы древнегреческих, богов с мощными ногами и крепкими задницами и специально – уже в наши дни – отбитыми носами и отколотыми по локоть руками.
«Фальшь, фальшь, всё фальшь…», думает король с отвращением.
Стены залов украшены творениями ненавидимых королем бездарных местных живописцев. На фламандцев и флорентийцев денег у асперонских королей никогда не хватало… Сюжеты картин примитивны, а сами полотна похожи на увеличенные цветные картинки из дешевых книжек комиксов. Внезапно король останавливается. То, что он видит на розовом мраморе пола, повергает его в изумление.
– Нет! Я не выдержу! Ну и денек сегодня! Взгляни! Еще немного и твой король вляпался бы в лошадиное говно! – восклицает он театрально, пальцем указывая на кучку конского навоза, в которую едва не угодила его правая нога.
Гофмаршал поражен не менее короля.
– Скоро вся страна – ты слышишь, вся страна! – превратится в помойку! – бушует монарх. – И в этом будешь повинен ты! Ты и твои шестнадцать заместителей!
– Ваше величество…
– Помолчи,
– Ваше величество, я с величайшей радостью поделюсь с вами своими заместителями… Хотите, берите все шестнадцать.
– Не болтай ерунды, на кой черт сдались мне твои олухи! И не думай, что тебе удастся отсидеться в своем шикарном загородном бунгало. Отстроил себе, понимаешь, хоромы, сплошь хрусталь, гранит и мрамор! Откуда у тебя,скромного гофмаршала, зарплата которого не превышает десяти профессорских окладов, такие пышные чертоги? Вот, оказывается, куда уходят мои деньги! Мне рассказывали, что там у тебя только в главном доме сорок пять комнат… Сорок пять! Подумать только! Собственный зоопарк с крокодилами, антилопами, тиграми, удавами и даже слоном! И еще угодья в тысячу гектаров! И целые стада элитных лошадей! Кстати, уж не твои ли это лошадки нагадили в моем дворце? Господи, до чего я дожил? Лошадь во дворце! Будто дворец – это не место пребывания коронованных особ, а какой-то цирк-шапито! Будто это не святое место, где изволит обитать помазанник Божий, а засранное отхожее место! Я тебя спрашиваю, как этот окаянный Буцефал оказалась там, где его не должно быть? Или ты полагаешь, что в моем королевстве уже можно делать всё что угодно?
У Шауница бегают глаза. Откуда ему знать, как эта чертова животина проникла во дворец?
Сегодня шеф явно не в себе, думает он, надо бы намекнуть Краузе, чтобы приготовил какое-нибудь успокоительное зелье, посильнее того напитка из чудодейственных трав, которое, похоже, только разжигает злость в короле.
А король тем временем, закрыв глаза, считает до десяти.
«И что это я к нему прицепился?.. – думает он, досадуя на собственную раздражительность. – Уж Шауниц-то меньше других виноват в том бардаке, что царит в Асперонии… Давно пора заняться делами… Порядок надо навести… Время уходит, и всё недосуг… А папаша Иероним, несмотря на природную дурость и леность, всё успевал… И девок щупать, и государственными делами заниматься, и войны проигрывать…»
Король в который раз удивляется, что ему самому никогда ни на что не хватает времени. Львиную долю рабочего дня забирают мелочи. Всякие посетители и посетительницы, которым вечно что-то надо… Какая-то международная общественная лига защиты животных, созданная совершенно ополоумевшими от наркотиков бывшими киноактрисами и родственницами миллионеров, которым осточертело щеголять в норковых манто… Межрегиональное сообщество больных геморроем – пользователей Интернета, потерявших здоровье в результате постоянного сидения за компьютером… Какой-то национальный комитет спасения памятников старины, будто после всех этих жесточайших войн в стране сохранился хоть один более или менее достойный памятник, который не стыдно показать заграничным гостям и у которого что-нибудь да ни отбито. Даже скульптура Аполлона и та на площади Победы стоит без яиц.