Леонардо да Винчи
Шрифт:
4. Я умею также отливать пушки, очень легкие и легко переносимые, заряжать их мелкими камнями, и они будут действовать подобно граду, а дым от них будет вносить великий ужас в ряды неприятеля, причинять ему огромный урон и расстройство.
5. Также я знаю способы, как путем подкопов и извилистых подземных ходов, бесшумно проложенных, выходить к определенному пункту, хотя бы пришлось проходить под рвами или под рекой.
6. Также я могу сделать закрытые безопасные и непроницаемые колесницы, которые, врезываясь в ряды неприятелей со своей артиллерией, смогут прорвать их строй, как бы они ни были многочисленны. А следом за ними может двигаться пехота беспрепятственно и не неся
7. Также в случае необходимости могу сделать бомбарды, мортиры и огнеметные приборы, очень красивой формы и целесообразного устройства, непохожие на обычные.
8. Там, где не применимы пушки, я могу сделать катапульты, манганы, стрелометы и другие орудия, действующие не обыкновенно и не похожие на обычные; словом, смотря по обстоятельствам, могу сделать бесконечное количество разнообразных наступательных и оборонительных приспособлений.
9. А в случае, если военные действия будут происходить на море, я могу сделать много всяких вещей, чрезвычайно действительных как при атаке, так и при защите, например суда, которые будут выдерживать действие самых больших пушек, пороха и дыма.
10. В мирное время, думаю, смогу не хуже всякого другого быть полезным в постройке общественных и частных зданий и в переброске воды из одного места в другое.
Также я могу выполнять скульптурные работы из мрамора, бронзы и гипса, а также, как живописец, могу не хуже всякого другого выполнить какой угодно заказ.
И еще могу взять на себя работу над «Конем», которая принесет бессмертную славу и вечную честь блаженной памяти вашему отцу и светлейшему дому Сфорца.
Если же что-либо из перечисленных выше вещей показалось кому-нибудь невозможным или невыполнимым, я вполне готов сделать опыт в вашем городе или в другом месте по указанию вашей светлости, почтительнейшим слугой которого я пребываю».
Так писал, сознавая силу своего научного и художественного гения, великий Леонардо.
ПРИ ДВОРЕ ЛОДОВИКО МОРО
ГРОМНЫЙ, украшенный яркими красочными фресками зал. Высокие, широкие окна выходят в густой, тенистый парк. Веет прохладой весеннего вечера. Богато одетые мужчины и женщины медленно кружатся под звуки невидимого оркестра. Некоторые стоят у пышно убранных, отягощенных бесчисленными кушаньями и винами столов. Всюду оживленные разговоры, взрывы смеха. Даже одетые в черные мантии фигуры епископов и аббатов не могут нарушить общее веселье. Да и сами они хохочут во все горло над удачной шуткой или неловким танцором.
Музыка умолкает. Середина зала заполняется гостями. Шум и смех становятся еще громче и заразительнее. Пример во всем подает высокий красивый юноша в черном бархатном костюме, расшитом золотом. Это молодой герцог Джан Галеаццо. Он весел и беспечен. Государственные заботы не отягощают его. Всеми делами государства заправляет его властолюбивый дядя — Лодовико Моро. А чтобы коронованный племянник не мешал ему, он всячески поощряет его веселую жизнь и сам принимает в ней немалое участие.
Внезапно шум смолкает. Прохаживающиеся по залу пары останавливаются, люди, стоящие лицом к окнам, оборачиваются к двери. Все как-то невольно расступаются, образуя широкий проход.
Легким, свободным шагом входит в зал Леонардо да Винчи. Он одет
Леонардо да Винчи. Портрет дамы с горностаем (Цецилия Галлерани?)
в любимый
Здесь, при дворе Лодовико Моро, его знают и любят. Еще до приезда Леонардо разнеслись слухи, что в Милан приедет скоро знаменитый художник. Герцоги Сфорца и особенно Лодовико, стараясь ни в чем не уступать Медичи, также окружали себя известными людьми Италии. Уже давно жили в Милане знаменитый архитектор Браманте, архитектор и инженер Дольчебуоне, знаменитый математик Лука Пачоли, поэт Бернардо Беллинчони, новеллист Банделло и многие другие. Блеск и слава их имен должны были рассеять темные слухи, ходившие о миланских правителях...
Когда Леонардо появился при дворе, то изумление и восхищение им возросли еще более. При первых же посещениях дворца Лодовико он показал себя блестящим музыкантом, талантливым импровизатором стихотворений и рассказов, остроумным, тонким собеседником и... очень изобретательным пиротехником. Теперь уже ни одно празднество не обходилось без его участия.
Так было и в этот вечер. Как только он вошел в зал, к нему, бесшумно скользя по паркету, подошел паж и передал просьбу ее милости пройти к ней. Леонардо подошел к креслу, в котором сидела пышно одетая молодая красивая женщина, Цецилия Галлерани, возлюбленная Лодовико, и низко, но с большим достоинством поклонился.
— Чем вы порадуете нас сегодня, мессер Леонардо? — кокетливо спросила она.
Толпа молодых людей и девушек тут же окружила Леонардо.
— Спойте, мессер Леонардо! — кричал один.
— Нет, лучше расскажите что-нибудь, — просил другой.
— Пожалуй, я рассказал бы одну историю из жизни художников, если только... — и Леонардо лукаво взглянул на стоявшего невдалеке монаха.
— Ха-ха-ха! — оглушительно захохотал разряженный, как индюк, военный. — Фра Виченцо сам рассказывает такие истории, что... — И он снова громко рассмеялся.
— Ну, если синьор Монтефельтре берется меня защищать, то я, пожалуй, решусь, — сказал Леонардо.
— Просим, просим! — раздалось вокруг.
НО
Леонардо да Винчи. Мадонна Литта.
Леонардо уселся поудобнее и начал:
— «Один священник, обходя в страстную субботу свой приход, чтобы разнести, как то принято, святую воду по домам, зашел в комнату к одному живописцу, где и окропил той водой несколько его картин; а этот живописец, обернувшись к нему, с некоторой раздраженностью спросил, для чего мочит он так его картины. На это священник ответствовал, что таково обыкновенье, и что его обязанность так поступать, и что поступает он благостно, а кто поступает благостно, тот должен и себе ждать добра сторицей, что так-де обещал господь, и что за всякое добро, какое делается на земле, воздается свыше стократ.
Тогда живописец, выждав, чтоб тот ушел, высунулся сверху из окна и вылил преизрядное ведро воды тому священнику на голову, промолвив: «Вот тебе, получи свыше стократ, согласно твоему слову, как ты мне сказал, чтобы воздать за благо, что ты мне сделал своей святой водой, которой ты наполовину испортил мои картины».
Смех раскатился по всему залу. Смеялись все: и прекрасная Цецилия, и ее веселые подруги, и молодые люди, и храбрый Монтефельтре, и даже сам фра Виченцо: с тех пор как епископ Ровиго оттягал у него большой виноградник, он полюбил рассказы, в которых доставалось духовенству.