Лепестки на ветру
Шрифт:
РАЗЫГРЫВАЕТСЯ ГАМБИТ
Сняв маленький коттедж на полпути из Клермонта в Грингленн, я сразу набросала письмо матери, намереваясь ее шантажировать. Я погрязла в долгах, у меня на руках был ребенок, да и о Кэрри надо было позаботиться. До сих пор оставались неоплаченными огромные долги Джулиана в нью-йоркских магазинах, так же, как и счета за пребывание в больнице и похороны, плюс мой собственный больничный счет за роды. Кредитные карточки всех проблем не решали. Ни на секунду я не могла допустить мысли о том, чтобы занять у Пола. Он и без того достаточно сделал. Мне необходимо было доказать, что я лучше мамы, умнее и находчивее ее… И что иное могла я предпринять, если не написать ей письмо, подобно тому, как сама она написала бабушке после
Наконец после нескольких неудачных попыток я создала по моим представлениям совершенное во всех отношениях послание вымогательницы:
«Дорогая миссис Уинслоу!
В давние пенсильванские времена жили-были муж с женой, у них было четверо детей, которых вы звали дрезденскими куколками. Ныне одна из этих куколок лежит в сырой земле, а другая не вышла ростом, потому что была лишена солнечного света, свежего воздуха и любви, в которой ей отказала мать, когда она более всего в этом нуждалась. Теперь у куколки-балерины есть крошка-сын и нет денег. Зная, что Вы, миссис Уинслоу, не слишком благоволите к детям, из-за которых на ласкающее Вас солнышко может набежать тучка, я с Вашего разрешения перейду прямо к делу. Кукла-балерина требует себе один миллион долларов, если Вы желаете сохранить остальные Ваши миллионы или миллиарды. Можете выслать мне чек на мой абонентский ящик и будьте уверены, миссис Уинслоу, если Вы этого не сделаете, достопочтенный адвокат, господин Бартоломью Уинслоу, наслушается разных страшных историй, чего, я уверена, Вам вовсе не хочется. Искренне Ваша куколка-балерина, Кэтрин Доллангенджер Маркет».
Каждый день я ждала, что получу с почтой чек. И каждый новый день приносил мне разочарование. Я написала еще одно письмо, затем еще и еще. Семь дней подряд я отправляла ей письма, а в сердце у меня закипала бешеная злоба. Что значил для нее какой-то паршивый миллион при ее-то богатстве? Я ведь не просила многого. Так или иначе, часть этих денег причиталась нам.
После нескольких месяцев бесплодного ожидания, когда миновали Рождество и Новый год, я решила, что прождала достаточно долго. Она думала просто проигнорировать меня. Я заглянула в телефонный справочник и тут же условилась о встрече с адвокатом Бартоломью Уинслоу.
Шел февраль. Джори исполнилось три года. Он должен был провести вторую половину дня с Хенни и Кэрри, а я, одевшись как можно лучше и тщательно уложив волосы, вошла в шикарно обставленную контору, чтобы полюбоваться на мужа своей матери. Наконец-то я могла поглядеть на него вблизи, и глаза его на этот раз были открыты.
Он медленно поднялся с растерянным выражением на лице, будто он помнил, что встречал меня раньше, но никак не мог припомнить, где же именно. В памяти у меня выплыла та ночь, когда я тайком пробралась в огромные апартаменты матери в Фоксворт Холле и обнаружила Барта Уинслоу, спящим в кресле. Тогда у него были длинные темные усы, и я осмелилась поцеловать его, считая, что он крепко спит… а это оказалось не так! Он видел меня и решил, что я ему привиделась во сне. Последствия одного поцелуя украдкой, о котором позже довелось услышать Крису, привели нас с братом на путь, каким мы никогда бы не пошли по доброй воле. А теперь мы держали ответ за это, и по ее вине мы с Крисом жили в разлуке, силясь пресечь зло, которое она породила. Я не могла пойти на то, чтобы Пол стал моим мужем, пока не заставлю ее за все заплатить, причем не только деньгами. Тем временем он улыбался мне броско, красивый муж моей матери, и я впервые убедилась в неотразимости его обаяния. Вдруг глаза его загорелись светом узнавания:
— Не сойти мне с этого места, если передо мной не
— Вы видели мои выступления? — спросила я ошелом-ленно.
Если это так, то значит мама должна была быть с ним! А я и ведать не ведала! Я оживилась, затем притихла, погрустнела и смешалась. Где-то глубоко в душе еще теплилась не задушенная до конца ненавистью искра той любви, которую я питала к матери, будучи юной и доверчивой.
— Моя жена — любительница балета, — продолжал он. — Честно говоря, меня он не слишком привлекал до того, как она стала вытаскивать меня на каждое ваше выступление. Но скоро я научился получать удовольствие, в особенности, когда вы и ваш муж танцевали ведущие партии. Вообще-то, жена, кажется интересуется балетом только в вашем исполнении. Я было начал опасаться, не влюбилась ли она в вашего мужа: он немного на меня похож.
Уинслоу взял мою руку и поднес ее к губам, вскинув глаза и улыбнувшись с подкупающей непосредственностью человека, знающего себе цену дамского угодника, привыкшего вести счет победам.
— Вне сцены вы даже красивее, чем на сцене. Что вы делаете в этих краях?
— Я здесь живу.
Он пододвинул мне стул и усадил поближе к себе, чтобы видеть мои скрещенные ноги. Он облокотился на край стола и наклонился ко мне, предлагая мне сигарету, от которой я отказалась. Он зажег свою и спросил:
— Вы в отпуске? Приехали навестить мать своего мужа? Я поняла, что он ничего не знает о Джулиане.
— Мистер Уинслоу, мой муж скончался от травм, полученных в автокатастрофе, больше трех лет назад, вы не слышали об этом?
Казалось, он был потрясен и немного растерялся.
— Нет, не слышал. Мне очень жаль. Примите мои запоздалые соболезнования. — Он вздохнул и затушил сигарету. — Вы были великолепны в танце. Ужасно жаль. Вы производили такое впечатление на мою жену, что она плакала.
А как же! Еще бы ей не впечатлиться. Я предупредила последующие вопросы, перейдя прямо к цели своего визита, и вручила ему страховой полис Джулиана.
— Он застраховался вскоре после нашей свадьбы, а теперь они не желают платить, считая, что он перерезал трубку капельницы. Но, как видите, после выплаты взноса в течение двух лет оговорка о самоубийстве потеряла силу.
Он сел, чтобы внимательнее прочесть документ, потом опять посмотрел на меня.
— Посмотрим, что я смогу сделать. Деньги нужны вам немедленно?
— Кому же они не нужны, мистер Уинслоу? Разве что миллионерам, — я улыбнулась и чуть вскинула голову, подражая матери. — У меня есть сотни счетов и маленький сын, которого надо растить.
Он спросил, сколько лет моему сыну. Я ему сказала. Он выглядел явно смущенным и сбитым с толку, когда я воззрилась на него полузакрытыми глазами с поволокой, слегка запрокинув голову и немного склонив ее набок, совсем как делала мать, жеманничая с мужчинами. Когда я его поцеловала, мне было всего пятнадцать. Теперь он стал гораздо красивее. Его зрелое лицо было худым и удлиненным, с чересчур выступающими скулами, но при этом обладало необыкновенной мужественной привлекательностью. Что-то в его облике выдавало повышенную чувственность. Я удивилась, что мать так и не послала мне чек. Быть может мои письма до сих пор следовали за ней с места на место.
Барт Уинслоу задал еще около дюжины вопросов и пообещал взвесить, что он сможет предпринять.
— Если уж моя жена разрешает мне оставаться дома и заниматься практикой, стало быть, я неплохой адвокат.
— Ваша супруга весьма богата, не так ли? Это замечание ему явно не понравилось.
— Пожалуй, — сдержанно ответил он, давая понять, что не склонен обсуждать эту тему. Я встала, собираясь уходить.
— Готова поспорить, ваша богатая жена водит вас на расшитом каменьями поводке, точно пуделя, мистер Уинслоу. Богатые женщины, они всегда так. Понятия не имеют о том, что значит зарабатывать на жизнь, и я, по правде говоря, сомневаюсь, ведомо ли это вам.