Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
Шрифт:
Михаил задумался: — И зачем мне эта Мусина-Пушкина? Новый роман с замужней дамой? Нет уж, извините. До сих пор меня совесть мучает, что наставил рога бедняге Нечволодову. Другое дело — Лиза Карамзина. Ей семнадцать лет — говорят, очень недурна. Если набиться к ней в пару на «карусель» — можно познакомиться ближе. Нет, Лиза, и только Лиза. Тем более имя мне родное. (Бабушку поэта звали Елизавета Алексеевна.)
«Милый мой Маешка.
Ты, поди, забыл о существовании своего двоюродного дядюшки? Ну, так я напоминаю тебе. Нынче я в Москве, отдыхаю от кавказских баталий генерала Вельяминова [36] , но в ближайшее время собираюсь в Петербург. Ведь мое назначение вышло: буду в твоем полку в Царском. Не желаешь
Ты знаком с Вовой Соллогубом [37] , и поэтому тебя вряд ли удивит его пасквиль, писанный противу нас с тобою. По дошедшим до меня слухам, он сейчас корпит над гумористической повестью о большом свете, где выводит личности, известные, в виде карикатур. В частности, он читал в салонах отрывки, где героями у него граф Сафьев и корнет Леонин. Очень похоже на нас двоих. Граф у Соллогубки увлечен графиней Воротынцевой (чуешь намек на мою любовь к В.-Д.?), а Леонин — поэт, ищущий славы. Мы еще посмотрим, что он там в реальности пишет. Коли просто смех, как в твоей поэмке про Монго и Маешку, [38] — бог с ним; коли оскорбление, мы испросим у мерзавца удовлетворения.
Я соскучился по тебе ужасно. Знаю о твоих литературных успехах. Тут в Москве все с ума сходят от твоей „Казначейши“, напечатанной в „Современнике“. Отчего без подписи? Многие теряются в догадках, кто автор, не Жуковский ли, я же знаю, что ты, и всем говорю, что мой родственник. А „Купца Калашникова“ еще не читал, но уже наслышан. Ты, глядишь, и в новые Пушкины выбьешься. Я горжусь тобою и желаю дальнейших озарений. Стану купаться в лучах твоей известности. Спросят через сто лет: кто таков граф Алексей Столыпин по прозвищу Монго? И ответят — это дядя самого Лермонтова! „А, — ответят, — тогда понятно!“
До скорой встречи, Маешка. Обнимаю.
36
Вельяминов Алексей Александрович (1785–1838) — генерал-лейтенант, ближайший сподвижник генерала А. П. Ермолова в Кавказской войне.
37
Соллогуб Владимир Александрович (1813–1882) — граф, русский писатель, в приятельских отношениях с Лермонтовым. В юмористической повести «Большой свет» нарисовал портреты завсегдатаев аристократических салонов; в его персонаже, «маленьком корнете» Мишеле Леонине, многие узнавали Михаила Лермонтова, но последний не счел это пасквилем и продолжал бывать в доме Соллогуба.
38
Имеется в виду шуточная поэма Лермонтова «Монго» 1836 г.
«Дорогой Монго.
Ты меня порадовал своим письмом несказанно. Предвкушаю наше совместное житье на квартирке (я договорился — будет та же самая, что и в прошлый раз, на углу Большой и Манежной улиц), буйные пирушки и походы к веселым девушкам. Ты, поди, всю Москву ужо уе?… Или половину? У меня новости скромнее, но одну красотку, что живет близ Софии, я тебе покажу — этакой затейницы в части амурных игр свет еще не видывал.
В понедельник иду на именины младшей Карамзиной. Говорят, душка. Очень надеюсь в нее влюбиться и затеять бурный роман. А потом, чем черт не шутит, жениться. В здешних светских кругах очень нравятся мои сочинения, так что скоро выйду в знатные женихи.
Я считаю дни до того, как увидимся. Приезжай скорей.
Раньше Карамзины селились тоже в Китае, но с недавних пор начали снимать дом в центре Царского Села, напротив Александровского сада. Здесь они имели собственный цветник, палисадник и фруктовый сад. Гости, собравшись на именины Лизы, тут и расположились — кто сидел за столиком, кто расхаживал вдоль уютной галереи, кто играл с собачкой возле входа в теплицу. Все взоры обратились на вошедшего во двор гусарского офицера в красном доломане, синих брюках с лампасами и задорно заломленной форменной шапочке. Его фигуру портил короткий корпус: если бы вытянуть туловище на несколько вершков вверх, было бы то, что надо, а так он казался со стороны несколько приплюснутым.
— Господа, знакомьтесь, кто еще не знаком: корнет Лермонтов, восходящая звезда отечественной словесности, — громко представила вошедшего Софья Николаевна.
Первой подошла мать семейства — Екатерина Андреевна. Незаконная дочь князя Вяземского и графини Сиверс, она получила в девичестве фамилию Колыванова (от русского названия Таллина — Ревеля — Колывани, где родилась), а в замужестве стала Карамзиной. Невысокого роста, полная, с милым круглым лицом, она излучала добродушие и гостеприимство. Заговорила по-русски:
— Милости прошу, дорогой Михаил Юрьевич. Мы так любим ваши произведения, а сейчас просто в восторге от «Купца Калашникова».
— Вы преувеличиваете, сударыня. Мне еще расти и расти.
— Вы известный скромник, корнет. Разрешите представить моих детей. — С Андреем вы уже знакомы. Он тоже будет играть в спектакле. Вот — Александр, прапорщик, начинающий литератор. Не стесняйся, милый, у тебя стихи очень недурны. Вот наш младшенький — Владимир. Он учится на последнем курсе Петербургского университета, будущий юрист, а теперь на вакациях. Самый большой насмешник в семье, думаю, вы подружитесь. А вот и именинница — Лизонька. Ей недавно исполнилась семнадцать, девушка на выданье и уже получает признания в любви. Ну, молчу, молчу, это тайна, вы же понимаете, девичьи секреты нельзя разглашать!..
Девушка была худовата, из открытого платья выпирали ключицы. Да и носик хотелось бы видеть чуточку короче. Но веселые, добрые глаза искупали прочие недостатки. А уж по сравнению с Софьей Николаевной, своей сводной сестрой, она выглядела просто красоткой.
— Здравствуйте, мсье Лермонтов. Рада познакомиться.
— Я тоже. Разрешите преподнести вам в качестве подарка этот альбом. Там на первой странице мое стихотворение. Нет, не читайте вслух, это только для вас. Желаю вам здоровья и счастья.
Михаила перехватила Софья Николаевна и повела к своим друзьям. Первой оказалась графиня Евдокия Ростопчина, по-домашнему — Додо, поэтесса, лирикой которой восхищался сам Пушкин. У нее было больше публикаций, чем у Лермонтова, она подписывала стихи псевдонимом «Р-а». В свете судачили о ее романе с Андреем Карамзиным.
— Здравствуйте, Мишель. Как поживаете? Вы уже приглашены на свадьбу моей кузины?
Двоюродной сестрой Додо была Екатерина Сушкова — давняя пассия Михаила. Он слегка опешил:
— Кити выходит замуж? Я не знал.
— Да, за камер-юнкера Хомутова, начинающего дипломата. Они очень хорошо смотрятся вдвоем.
— Я бы смотрелся лучше.
— Кто же виноват? Сами упустили свой шанс.
— Ох, будто бы! Кити меня никогда не любила по-настоящему. Это была забава.
— С вашей стороны или с ее?
Он задумался и не ответил, а спросил:
— Так когда же свадьба?
— В середине ноября.
— Ну, еще не поздно ее расстроить.
— Прекратите, Мишель, я ценю шутников, но такие шутки не совсем уместны.
— Да какие шутки? Я приду на свадьбу и все испорчу.
— О, прошу вас, прошу. Проигрывать надо уметь.
— Партия не окончена. Мы еще поборемся с мсье Хомутовым — кто кого! Как он смел увести невесту у меня из-под носа!
— Господин корнет! Вы невыносимы. Для чего вам это? Вы же все равно на Кити не женитесь.
— Разумеется, не женюсь. Я не умалишенный.
— Так тогда зачем?
Михаил усмехнулся.
— Скажем, из азарта.
— Это не игра, сударь. Вы уже сломали играючи жизнь Варваре Лопухиной, ныне Бахметевой.
Лермонтов оскорбленно поджал губы.
— Замолчите, Додо. И не поминайте имени Вареньки всуе.
Евдокия хмыкнула.
— Не сверлите меня глазами, а то прожжете.
— Запросто прожгу.
Софья Николаевна, прекращая спор, повела гостя к галерее, где играла с собачкой миниатюрная дама в темно-синем бархатном платье. Ее лицо, шея и ручки были словно сделаны из фарфора.
— Дорогой Мишель, разрешите вас познакомить с Милли Мусиной-Пушкиной.
В этот момент Михаил моментально забыл о Лопухиной, о Сушковой, обо всех остальных женщинах на свете. Какие синие глаза! Даже не чисто синие, а, скорее, синие в крапинку: более темные пятнышки на светло-синем фоне, мозаично-синие. Взгляд доверчивый, прямо детский.