Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.
Шрифт:
— По руке я еще лучше гадаю — сказал он, — дайте мне вашу руку и увидите.
Я протянула ее и он серьезно и внимательно стал рассматривать все черты на ладони, но молчал.
— Ну что же? — спросила я.
— Эта рука обещает много счастья тому, кто будет ею обладать и целовать ее, и потому я первый воспользуюсь. — Тут он с жаром поцеловал и пожал ее.
Я выдернула руку, сконфузилась, раскраснелась и убежала в другую комнату. Что это был за поцелуй! Если я проживу и сто лет, то и тогда не забуду его... Всю ночь я не спала, думала о Л[опухи]не, но еще более о Мишеле, признаться ли, я целовала свою руку, сжимала ее и на другой день чуть не со слезами умыла ее: я боялась сглазить поцелуй, нет! он остался в памяти и в сердце надолго, навсегда!.. Да! Я думаю, что и в старости воспоминание остается молодым!
Е.
Теперь я не пишу романов. Я их переживаю...
Лермонтов — А. М. Верещагиной.
Весна 1835 г.
Л[опухи]н приехал, я вышла к нему с дядей Николаем Васильевичем, который очень любил выказывать меня. Л[опухи]н пришел в восторг от моего сияния, как он выразился, и поцеловал мою руку, — какая разница с поцелуем Лермонтова. Тот решил судьбу мою, в нем была вся моя жизнь, и я отдала бы все предстоящие мне годы за другой такой же поцелуй.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 322
При первом вступлении Лизаветы Николавны на паркет гостиных у нее нашлись поклонники. Это все были люди, всегда аплодирующие новому водевилю, скачущие слушать новую певицу, читающие только новые книги. Их заменили другие: эти волочились за нею, чтоб возбудить ревность в остывшей любовнице или чтоб кольнуть самолюбие жестокой красоты, — после этих явился третий род обожателей, люди, которые влюблялись от нечего делать, чтоб приятно провести вечер, ибо Лизавета Николавна приобрела навык светского разговора и была очень любезна, несколько насмешлива, несколько мечтательна... Некоторые из этих волокит влюбились не на шутку и требовали ее руки: но ей хотелось попробовать лестную роль непреклонной... и к тому же они все были прескучные: им отказали... один с отчаяния долго был болен, другие скоро утешились... между тем время шло; она сделалась опытной и бойкой девою: смотрела на них всех в лорнет, обращалась очень смело, не краснела от двусмысленной речи или взора — и вокруг нее стали увиваться розовые юноши, пробующие свои силы в словесной перестрелке и посвящавшие ей свои первые опыты страстного красноречия — увы, на этих было еще меньше надежды, чем на всех прежних; она с досадою и вместе тайным удовольствием убивала их надежды, останавливала едкой насмешкой разливы красноречия — и вскоре они уверились, что она непобедимая и чудная женщина; вздыхающий рой разлетелся в разные стороны... и, наконец, для Елизаветы Николавны наступил период самый мучительный и опасный сердцу отцветающей женщины...
Лермонтов.Княгиня Лиговская
Это было на бале у генерал-губернатора. Лермонтов приехал к самой мазурке; я не помню ничего из нашего несвязного объяснения, но знаю, что счастье мое началось с этого вечера. Он был так нежен, так откровенен, рассказывал мне о своем детстве, о бабушке, о Чембарской деревне, такими радужными красками описывал будущее житье наше в деревне, за границей, всегда вдвоем, всегда любящими и бесконечно счастливыми, молил ответа и решения его участи, так, что я не выдержала, изменила той холодной роли, которая давила меня, и в свою очередь сказала ему, что люблю его больше жизни, больше, чем любила мать мою, и поклялась ему в неизменной верности.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 326
После одной из таких мазурок, кажется на святках, я еще теперь вижу тот уголок у камина, в зале тогдашнего генерал-губернатора графа Эссена, где они приютились на этот продолжительный танец, сестра, необыкновенно оживленная, пожала мне руку, а дома поведала, что Лермонтов, достав (без всякого сомнения из кармана) крест, произнес клятву в жгучей любви. Теперь, из последовавших происшествий, я заключаю, что он обязал какою-то клятвой и ее, но что она, к чести ее будь сказано, произнесла свою гораздо искреннее.
Е. А. Ладыженская.С. 340
Наконец-то я любила, мало того, я нашла идола, перед которым не стыдно было преклоняться перед целым светом, я могла гордиться своею любовью, а еще более его любовью, мне казалось, что я достигла цели своей жизни; я бы с радостью умерла, унеся с собой на небо, как венец бессмертья, клятву его любви и веру в неизменность этой любви. О! как счастливы те, которые
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 327
Лизавета Николаевна вступила в этот период, но последний удар нанес ей не беспечный шалун и не бездушный франт; вот как это случилось.
Полтора года тому назад Печорин был в свете еще человек довольно новый: ему надобно было, чтоб поддержать себя, приобрести то, что некоторые называют светскою известностью, то есть прослыть человеком, который может сделать зло, когда ему вздумается; несколько времени он напрасно искал себе пьедестала, вставши на который, он бы мог заставить толпу взглянуть на себя; сделаться любовником известной красавицы было бы слишком трудно для начинающего, а скомпрометировать девушку молодую и невинную он бы не решился, и потому он избрал своим орудием Лизавету Николавну, которая была ни то, ни другое. Как быть? в нашем бедном обществе фраза: он погубил столько-то репутаций — значит почти: он выиграл столько-то сражений.
Лермонтов.Княгиня Лиговская
Он [Лермонтов] казался вполне счастливым, но как будто боялся чего-то...
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 326
После тяжелой болезни М. В. Беклешова (тетка Е. А. Сушковой) медленно оправляется, князь молчит и с Катей заметно холодней... а Лермонтов окружает ее всеми сетями: грустит, изливает жалобы и в прозе и в стихах и, наконец, открывает ей, что день ее свадьбы с князем будет его последним днем!.. Она и прежде его предпочитала, но тут ее голова пошла кругом! Она перестала искать причины охлаждения князя, всей душой предалась Лермонтову, и — бедняжка! — как он умел опутать эту невинную душу! Чего не употреблял, чтобы доказать ей, как мало князь достоин ее!.. Как сыпал элегиями и поэмами, — он ведь известный поэт, но по странной прихоти ничего не печатает, — смешил и трогал — успел!.. Она полюбила его со всею страстью первой взаимности.
Князь уехал не простясь, — она о нем и не тужила.
Е. А. Ган. С. 747
...Л-н совершенно распрощался со мной, перед отъездом своим в Москву. Я рада была отъезду, мне с ним было так неловко и отчасти совестно перед ним, к тому же я воображала, что присутствие его мешает Лермонтову просить моей руки.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 331
Я публично обращался с нею, как с личностью, всегда мне близкою, давал ей чувствовать, что только таким образом она может надо мною властвовать. Когда я заметил, что мне это удалось и что еще один дальнейший шаг погубит меня, я выкинул маневр. Прежде всего, в глазах света стал более холодным к ней, чтобы показать, что я ее более не люблю, а что она меня обожает (что в сущности не имело места). Когда она стала замечать это и пыталась сбросить ярмо, я первый ее публично покинул. Я в глазах света стал с нею жесток и дерзок, насмешлив и холоден. Я стал ухаживать за другими и под секретом рассказывать им те стороны, которые представлялись в мою пользу. Она так была поражена этим неожиданным моим обращением, что сначала не знала, что делать, и смирилась, что заставило говорить других и придало мне вид человека, одержавшего полную победу; затем она очнулась и везде стала бранить меня, но я ее предупредил, и ненависть ее казалась и друзьям и недругам уязвленной любовью. Далее она попыталась вновь завлечь меня напускною печалью, рассказывая всем близким моим знакомым, что любит меня; я не вернулся к ней, а искусно всем этим пользовался... Не могу сказать вам, как все это послужило мне; это было бы скучно и касается людей, которых вы не знаете.
Лермонтов — А. М. Верещагиной.
Весна 1835 г.
Я предчувствовала какие-то козни, но я не пыталась отгадать, кто их устраивает; я чувствовала себя опутанной, связанной по рукам и ногам, но кем?
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 326
Я понял, что желая словить меня, она легко себя скомпрометирует. Вот я ее и скомпрометировал, насколько было возможно, не скомпрометировав самого себя.
Лермонтов — А. М. Верещагиной.