Леший
Шрифт:
У Аннушки муж сгинул в озере. Поехал сетки патровать да так и не вернулся. Лодку без вёсел потом нашли опрокинутой волнами, а рыбак бесследно пропал. В конце лета наткнулись мужики на разопревшие в воде останки какого-то утопленника, но был то Андрюха или смытый волной тобик-плотогон с буксируемой по озеру гонки, опознать было нельзя. Тобиков этих кажинное лето топло по несколько. Но похоронили останки честь по чести, и Аннушка за могилкой ухаживала старательно, хоть сердцем и не чувствовала близости с покойником. Но чувствовала или нет, а негоже быть
Пока пели свою любимую, самовар шуметь снова перестал, а только время от времени попискивал ещё теплившимися в трубе угольками.
– Я у ворот стояла, когда он проежжал, Миня в толпе народа он взглядом отыскал. Миня в толпе наро-о-ода он взгля-адом отыскал. Увидел мои слё-о-озы, главу на грудь склонил, Он по-онял – моё се-ердце навеки он сгубил.
– Ой, девки, што-то мы совсем раскисли, – заговорила Ефросинья. – А давайте для веселья ишо по стаканчику.
– Нет-нет, – запротестовала Аннушка. – У миня ишо коза не доена. Обряжаться надо.
– Дак эть выливать жалко, а так всё одно прокиснет.
– Вон Лёльке налей, она ишо не пила и сидит трезвёхонька.
– Нет, девки, я и с ягод-то совсем хмельная сижу. Ишо маленько посижу, да пора и домой собираться. Вон уж солнце-то как низко опустилось. Скоро и темнать начнёт. Как потом через поле идти?
– Гледи, ишо сначильничает кто в сумерках-то, – хохотнула Аннушка, и товарки во весь голос рассмеялись.
– Да уж нас типерь снасильничают…
– Не забеременеть бы тольки…
Подружки вдоволь посмеялись, допили уже почти остывший чай и стали суетливо собираться по домам.
– Давай, Фросенька, помогу со стола убрать, – предложила Аннушка.
– Да иди уж, помошница. Што я, сама три чашки не помою?
– Ну дак и пойдём в одну дверь, – предложила Лёлька. – Спасибо тибе, Фросинька за угощение, за пироги. И ты, Аннушка, детушкам-то будешь отписывать, дак от миня поклон передавай. Скажи, помнит баба Лёля, завсегда за сына родного привечала. Они с Коленькой-то до армии ой как дружили.
Здоровья им крепкого. А коли надумают приехать, дак я всегда буду рада, ежели в гости зайдут.
И разошлись бабы по домам.
Каждая – к своему одиночеству.
Глава 9. За сеном
Колёса мулили, гремя намотанными цепями, но трактор с места не двигался. Фёдор врубил блокиратор, но и от него толку не было. Фёдор сдавал назад, упирался прицепом в огромный стог, который за что-то невидимое зацепился на самом берегу, на всём газу дёргал вперёд, но короткий трос не позволял разогнаться и тут же резким рывком останавливал машину. Движок натужно ревел, но всё было без толку.
Поди, уже в десятый, а то и больше раз Фёдор вылез из кабины, снова обошёл вокруг стога, который словно врос землю, будто стожар пустил корни у самой кромки воды. Ещё в самом начале мужик пытался его дёргать то в одну сторону,
Матерясь так зло и отборно, что заходящее солнце стыдливо прикрылось тучей, Фёдор опять сдал назад и сделал очередной рывок, но и эта попытка закончилась так же плачевно, как все предыдущие. Тракторист от злобы и бессилия колотил обоими кулаками по безвинному рулю и изо всех сил давил на педаль.
Оба задних колеса с крупными протекторами легко крутились на скользком льду, выбивая цепями крупные прозрачные крошки. И вдруг трактор резко просел…
– Крындец! – подумал Фёдор и, цепляясь валенками за рычаги, выскочил наружу.
Колёса цепями протёрли нетолстый осенний лёд и почти до половины просели в воду, уперевшись в песчаную отмель. Шлёпая прямо по разлившейся воде, Фёдор подошёл сзади, по пытался вытянуть шкворень и отстегнуть натянутый трос, но прицеп оказался подо льдом. Не залезая в кабину, Фёдор дотянулся до рычага, гидравликой поднял прицепное устройство до упора, но и в таком положении трос всё равно оставался настолько натянутым, что не помог и молоток.
Оставив двигатель работающим, Фёдор, скользя моментально обледеневшими валенками, побежал в Неумоевку. На середине реки споткнулся за ветку тальника, ту самую, о которую накануне зацепился недотёпа Иван и свалился в воду, что ручной пожарной помпой наливали поверх льда мужики, намораживая зимник для вывозки сена из Зареки.
Но крепкий морозец постарался на совесть, поэтому сегодня было сухо. В очередной раз витиевато изматерившись, поминая недобрым словом Ивана, Степана и раскладывавших тальник баб, Фёдор поднялся и быстрым шагом отправился дальше.
Чтобы не вморозить «Беларусь», надежда была только на Кольку Вересова. Лишь бы выдержал лёд его гусеничный трактор!
– Не кувырнись бы вчера перед обедом Иван в воду да не промокни, на таком-то морозе успели бы дотемна ещё раза три пролить зимник, – размышлял на ходу Фёдор. – Тогда-то уж точно любую тяжесть выдержал бы. А так опаска имелась.
Когда уже подходил к Неумоевке, навстречу попался председатель. Расспросил и развернул лошадь:
– Падай в розвальни, поехали!
К Кольке Вересову подкатили, как на свадьбу, лихо и с гиканьем.
– Дак это, бог не выдаст, свинья не съест! – молодецки махнул рукой Колька и тряхнул кудрявой головой. – Ты, Тася, самовар ставь, мы, это, мигом!
Пускач завёлся с полоборота, а потом нехотя, откашливаясь сгустками чёрного дыма, начал набирать обороты двигатель. Председатель уже поехал собирать мужиков, на случай, если придётся подсоблять лагами.
На берегу все остановились, Колька с гусеницы спрыгнул на землю. – Ты-то туда ездил, не трещал лёд? – спросил он Фёдора.
– Да нет! Я же две ходки сделал. Два стога приволок, а этот, едри его мать, на берегу за что-то зацепился. Я совсем немного со стороны и подъехал-то. Дерьгал, дерьгал, и ни в какую! Уж и в одну сторону, и в другую, а потом цепями-то лёд наскрось и протёр.