Леший

Иванов Леонид Анатольевич

– Да не сумлевайся, Анемподист Кенсоринович! Конечно, конечно. Тольки, думаю, ты быстро Настёну-то отыщешь. Чай, не иголка в стоге сена.

– Дай-то бог! – Леший свистнул Буяну, и они стали обходить бор по периметру. Анемподист внимательно присматривался к мху на краю болотины, на котором бы обязательно чётко отпечатались следы человека или зверя. Хотя медведь, если и находился на острове до прихода людей, быстро бы убрался подальше в лес от шума и гвалта целой оравы деревенских, пришедших по ягоды.

Кроме своих следов, оставленных, когда ходил на соседний бор смотреть землянику, никаких других Леший не обнаружил. Тогда он

снова вышел на просеку, ведущую в сторону деревни, и стал стрелять в воздух. Гулкое эхо многократно повторялось, улетая за болото и на соседние боры.

Анемподист ждал около часа. За это время с любого конца бора можно прийти не один раз. Снова наведался в деревню, дома по-прежнему никого не было. Леший вернулся в Апраксин бор, ещё раз обошёл его по периметру, внимательно присматриваясь к каждой вмятинке на зелёном мху, какой обычно надирали для прокладки между брёвнами при постройке дома или бани. Никаких следов на нём не отпечаталось.

– Ищи, Буян, ищи! – приказал собаке Леший и стал снова прочёсывать бор, не надеясь, что бабы или детишки осматривали лес очень пристально.

Буян несколько раз робко тявкал на осмелевших белок, но тут же виновато замолкал и деловито продолжал сновать между деревьями, время от времени раздувая ноздри и нюхая наполненный разными лесными запахами воздух. И уж если бы он почуял хозяйку, то непременно подбежал бы к ней, живой или мёртвой, и обязательно подал голос. Но и эти поиски остались безрезультатными.

Ночевал Леший в лесу. Развёл на краю бора на просеке костерок, прислонился спиной к стволу молодой сосны и, глядя на огонь, всё никак не мог придумать, куда могла деваться жена. Под утро он задремал и в полудрёме будто бы услышал голос Настёны. Она что-то говорила, но что, он так и не смог разобрать, потому что тут же проснулся.

Ночи летом стоят короткие. Было ещё совсем рано, но солнце уже высветило красноватыми лучами лёгкие облака. Одна визирка от квартального столба уходила прямо на восток, поэтому Анемподисту хорошо был виден восход нового дня. Сколько он встречал таких рассветов, но этот, пожалуй, впервые не приносил радости. С пропажей Настёны у него на душе тоже образовалась пустота.

Над болотиной завис густой туман, но искать за краем бора и не имело смысла. Даже если у Настёны голова совсем пошла кругом и она не соображала, куда идти, вряд ли бы она сунулась на клюквенник, утопая в глубоком и мягком мху. К тому же следов, ведущих в болото, Анемподист вчера не заметил.

И всё же он ещё раз обошёл бор вокруг по самому краю, а потом отправился в деревню поднимать мужиков прочёсывать соседние боры.

Через два дня мужики поиски прекратили – в деревне летом каждый день дорог. Сам же Леший скитался по окрестным лесам ещё целую неделю. Настёна как в воду канула. Ни следов, ни брошенной корзинки с ягодами, ни сломанных веток, что оставляет за собой любой заблудившийся в лесу человек, помечая уже пройденные места.

Памятуя о том, как появилась в его жизни Найдёна, Леший сходил и до той избушки, где наткнулся на свою будущую жену. Но там, судя по старой паутине, с тех пор никто не бывал.

Так, загадочно появившись в жизни Анемподиста, Настёна непонятным образом из неё и исчезла.

Глава 17. Сенокос

Слава богу, всё обошлось! И народ не узнал, и не затяжелела. А ведь могло бы быть и худо дело.

Вёдро выдалось на удивление! Лонись

вон весь сенокос непогодило, ни одного стога поставить не могли, всё в зародах сушили, а нынче уж месяц как жарило. Работы ещё дня на два осталось, а многие уж и совсем с покоса домой убрались. И Дарье со Степаном последний стог сметать оставалось, да Иван Степанович отрядил мужика в район на моторке, а стог сметать, мол, и Валерий Иванович поможет. Мужик он сильный. Свой сенокос закончил, а на складе ещё заведовать нечем.

Поможет-то поможет, только у них на последний стог аж пудов пятьдесят набралось. Неловко чужого человека утруждать. Не думала Дарья, что столько накопнит, площадь-то вроде невелика, да только трава на пойменных лугах этим летом уродилась хорошая. По уму-то лучше бы два стога сделать, да только Степан одну жердь из леса притащил и одно подстожье изладил. Ну, да ладно, ветра нет – можно и в один скидать.

Покос за рекой всегда дружно проходил. Из года в год переправлялись туда чуть не все работоспособные. На этой стороне оставались доярки да телятницы, ну и старые совсем, от которых на лугу проку никакого. Да те дома были, кому скотину не на кого оставить. Зато эти хлеб и рыбники пекли, чтобы косарей обеспечивать.

А на покос – как на праздник отправлялись. Хоть и весело там было, но работали от зари до зари. И то – колхозное стадо сеном обеспечить и своим коровам накосить на зиму. Нормы-то немалые: тридцать процентов себе, остальное – общественное. Это колхозникам тридцать, а если кто посторонний, так и всего десять. Но кто на Кьянде посторонний?

Ставили зимой на собрании на голосование. Председатель Иван Михайлович. Он же власть! Ему не то что за тридцать процентов, ему льготу давали – пополам. Продавец Зинаида. У кого же рука поднимется назвать Зинаиду посторонней? Это для кого она торгует? И кто против проголосует, когда она чуть не каждому под роспись в школьной линованной тетрадке товар отпускает с последующей оплатой? Так что «против» – нет, «за» – единогласно.

Александра Михайловна – учительница. Хоть и восемь ребятишек на четыре класса осталось, а без неё – никуда. Не отправишь малых детушек в интернат на всю неделю за десять километров. И потом, кому-то за десять, а вон из Патрушево так и все двадцать. Так что тоже «за» – единогласно. К тому же муж Евген самый что ни есть настоящий колхозник. К тому же всегда при партийных должностях: то секретарём, то народным контролем избирается.

Настя – фельдшер. Так ей сена и не надо, потому как хозяйства не имеет. Ей молока-масла любая хозяйка даст. Ещё Анемподист Кенсоринович. Он не в колхозе, а при связи. Так и ему тоже сено совсем ни к чему, потому что как только его Настёна сгинула безвестно, так Леший свою корову и привёл Верке. Мол, у тебя ребятишки малые, не гоже только на мамкино хозяйство рассчитывать, своё заводить надо.

Валерки на те поры дома не было, а Верка сразу в слёзы! Мол, извини, Анемподист Кенсоринович, нету у нас таких денег, чтобы корову покупать.

– Да ладно тебе, девка, – отмахнулся Леший. – Куда мне с деньгами-то? В гроб, што ли, класть? Да и кто у меня за скотиной ходить будет? А так мимо пойду – молочка нальёшь, творожку положишь. Вот и в расчёте. Тебе же двоих мальцов кормить надо, а куда им без молока?

– Так мы у мамы берём, – стала оправдываться Верка.

– Не дело всю жизнь за мамку прятаться. Валера у тебя мужик хозяйственный, обзаводитесь домом как надо.