Лесная герцогиня
Шрифт:
Она спокойно облокотилась о ствол ели. Глядела на тяжело дышащего, измученного ее пренебрежением Бруно.
– При чем тут мой выбор? Да и какое тебе дело до него? Но если на то пошло, Видегунд хоть менее надоедлив, чем ты.
– Надоедлив? О нет, клянусь святым Губертом. Дело вовсе не в этом. Ни с одной женщиной я еще не был столь терпелив, как с вами. Но чем больше я проявляю терпения, тем дальше вы удаляетесь от меня.
Он подскочил столь стремительно, что она не успела увернуться, когда он сжал ее запястье.
– И я
Теперь его искаженное лицо было совсем близко.
– Вы считаете, что это я сыграл роль оборотня и убил Тьерри?
Прямо у своего лица она видела его полыхающие темные глаза. Он словно не осознавал своей силы, а она ощутила, как его огрубевшие от работы руки тисками сдавливают ей запястья.
– Пусти меня, Бруно, – как можно ровнее приказала она.
И вдруг со всей силы ударила Бруно ногой под коленку. Он охнул и разжал хватку. Склонился, потирая ногу, а когда выпрямился, увидел, как Эмма бросилась к появившемуся из леса Видегунду. У Бруно от обиды, ревности и гнева потемнело в глазах. И все же он, прихрамывая, пошел к ним. Видел, как Эмма спряталась за спину юноши.
– Что здесь происходит? – не понял Видегунд, но на всякий случай заслонил Эмму. – Бруно?
Он стоял перед старостой, сжимая в руках рогатину.
– Ты, полоумный выродок, лесной пес! – взъярился староста.
Видегунд стоял против него, как березка перед дубом, но не отступил.
– Ты замыслил недоброе, Бруно? Ты готов совершить зло и не боишься адского пламени?
Эмма уже знала, что Бруно страшит перспектива угодить в геенну огненную, что именно так сломил его дерзостную гордыню Седулий. Но еще ни разу она не замечала, чтобы кто-то еще воспользовался тем же приемом.
И на Бруно это подействовало, как всегда. Лицо его вмиг стало несчастным, он согнулся, застонал, рванул себя за волосы. Эмма даже поморщилась, представив, как ему, должно быть, больно.
– Госпожа, – наконец вымолвил он. – Госпожа, я клянусь вам… Я клянусь всем святым, что неповинен в смерти Тьерри. Я готов даже опустить руку в кипящий котелок, дабы доказать, что не я виновен в кончине Тьерри.
– Но ты грозился его убить!
В присутствии Видегунда она держалась почти что дерзко. Вскинула подбородок, стремясь взглядом передать старосте, как он ей неприятен, как она его презирает.
Он криво усмехнулся.
– Да, я ненавидел Тьерри. И когда-нибудь я бы убил его. Но не исподтишка, завалив в лесу. Я бы вызвал его на кулачный поединок или сразился с ним на палицах. Но обязательно, чтобы вы видели, что выбрали не того, что остановили свой выбор на ничтожнейшем. Я ведь понял, что он нравился вам, что он никогда не был вашим братом. И я хотел, чтобы Тьерри погиб в противоборстве со мной, чтобы все видели, что я не уступлю вас никому. Никому! – почти прорычал он, глядя на Видегунда.
Но юноша словно едва замечал его.
– Идемте, госпожа.
Они еще долго слышали, как кричал и бесновался Бруно.
– Тебе следует опасаться его, – сказала Эмма, когда они уже углубились в чащу.
– Не мне, а вам.
Он странно поглядел на нее.
– Этот человек хочет вас.
Эмма вдруг рассмеялась.
– Хочет, и давно. Однако этот зверь еще и любит меня. И это удерживает его. Я не знаю, как это объяснить, но чувствую, что староста не сможет причинить мне вреда. Другим, – она поглядела на юношу, – может быть. Но не мне. Как бы ни был ужасен Бруно, но ему нужно не только мое тело, а и душа. Он жаждет любви: чтобы я тосковала и хотела его, как и другие женщины, которых он покорил.
Она остановилась, заметив, что Видегунд отстал. Стоит, удивленно глядя на нее.
– Бруно? Он любит вас? Любит? Разве такой зверь может испытывать хоть какое-то подобие почтения и любви?
Он приблизился, все такой же неуверенный, удивленный. Эмма бережно вынула запутавшуюся в его светлых волосах веточку.
Он отвел ее руку, опустил длинные ресницы.
Эмма вздохнула. Пошла дальше. «Тебе-то этого не понять, мой бедный дурачок. Твои понятия о любви и почтении схожи с благоговением перед святыней. И зря».
Они заговорили об охоте.
Охота в тот день выдалась удачная. Они подстрелили несколько белок. Видегунд оглушал зверька тяжелой стрелой с тупым наконечником, чтобы не портить шкурку, а добивал валившуюся с веток добычу ударом о дерево. Эмма морщилась. Предпочитала стрелять стрелой с острым наконечником. За поясом у нее уже болталось четыре беличьих тушки, когда в кустах раздался треск и неожиданно выскочил черный вепрь-секач. Эмма предпочла бы не трогать его, но Видегунд резко бросил в него рогатину и, когда раненый зверь развернулся, выскочил вперед с тесаком. Не успела Эмма испугаться, как все было кончено.
Эмма с восхищением глядела на Видегунда, поражаясь его силе и ловкости в сочетании с почти девичьей грацией и хрупкостью. Да, такому действительно не страшен лес. Здесь он в своей стихии.
Быстро соорудив волокуши из еловых веток, он взвалил на них тушу, но не позволил Эмме помогать тащить их.
Вечером в усадьбе пожарче развели огонь, жарили мясо убитого вепря. Ренула старательно поворачивала на угольях жирные куски. Маленькая Герлок, забравшись на скамейку, с интересом наблюдала. И вдруг кинулась к двери.
– Бвуно! Мой Бвуно пьисол!
Староста несколько раз высоко подкинул хохочущую малышку, зарычал на нее по-медвежьи – даже стены содрогнулись. Сел на лавку, усадив на колено Герлок. Покосился в угол, где Видегунд невозмутимо зачищал ножом заготовки для стрел.
Ренула угостила его куском мяса, и Эмма воспользовалась предлогом забрать у него дочь. Ренула, вытирая руки о передник, вернулась к очагу и между делом заговорила о матери Тьерри. Та после смерти сына совсем зачахла, словно с гибелью Тьерри у нее пропало всякое желание жить.