Лесная крепость
Шрифт:
Очень понравилась ему Оксана. В ней удивительно сочетались милая серьезность и рассудительность с веселостью. У нее был свой самостоятельный взгляд на многие, казалось бы, непререкаемые истины. Нередко она проявляла не женское упорство в желании докопаться до сути того или иного вопроса. Они часами могли спорить по поводу прочитанной книги или захватившего обоих кинофильма… Порой Вадим не мог сопротивляться ее доводам и доказательствам и сдавал свои позиции, что называется, поднимал руки вверх. Вот какой была эта девушка, на вид такая нежная и мягкая.
Они с нетерпением ждали лета, мечтали поехать вместе
Уже были отложены деньги на дорогу, почти собраны вещи. И неожиданно…
Выпускной вечер кончился под утро, но расходиться ребятам не хотелось. Все отправились к озеру. В Полесье много озер, маленьких и больших, в Ляховичах тоже было свое озеро. Решили встретить на берегу восход солнца. Всем казалось, что встреча нарождающегося дня была символична. Это была встреча с их новой, самостоятельной жизнью. Ребята мечтали о том еще неведомом, новом — и трудном и радостном, — что ожидало их впереди.
Разве могли они знать, что им выпала другая судьба…
Солнце выкатилось из-за леса как-то неожиданно. Все закричали, захлопали. Кто-то даже с пафосом воскликнул: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»
Не ведали они тогда, что с запада тем временем наплывала на мирную советскую землю зловещая черная туча. Война!
Через месяц фашисты уже были в глубине Полесья.
Появилось непривычное, страшное слово «оккупация». По пыльным дорогам, по улицам шли, четко печатая шаг, рослые солдаты в железных касках, мчались мотоциклы, громыхали танки… Люди затаились в тревоге и ожидании. Может, все это временно — на день, на неделю, на месяц?..
Но проходили дни, недели, месяцы… Минул год, другой. Вадим ушел в партизаны, думал взять с собой и Оксану, но она решила иначе.
В последнее время они виделись совсем редко, и это невольно отдалило их друг от друга.
Как-то, еще на первом году оккупации, они случайно встретились в Митковичах на центральной площади. Мимо шагали в серо-зеленых мундирах гитлеровцы, искоса поглядывали на пригожую девушку. А она, как нарочно, поддразнивала их — весело и громко смеялась.
— Ты не боишься их? — спросил Вадим.
Оксана вскинула голову:
— Пусть они меня боятся!
— Они ведь наглые и жестокие. Прошу тебя, будь осторожнее, Оксана.
— Ну, против наглости тоже есть защита.
Вадим с грустью смотрел на Оксану.
— Ты не думаешь, что нам нужно чаще видеться? А то пройдет еще время, встретимся вот так же случайно и друг друга не узнаем…
Оксана улыбнулась, покачала головой, но ничего не ответила. В глазах ее он заметил какую-то настороженность, что ли? Казалось, она вообще мало обращала внимания на окружающее. Удивительно даже, что она остановилась и заговорила с ним. Он ведь выглядел довольно странно: в старых, стоптанных ботинках, мятом пиджаке, в кепке, которая явно была ему велика. Возможно, прежнее чувство вспыхнуло в ее душе, а может, это просто девичье любопытство? Вадим вдруг подумал — неужели они настолько разные? Как же раньше он этого не видел? Сейчас перед ним стояла совсем иная Оксана:
— Чем ты теперь занят? — поинтересовалась Оксана небрежно.
— Школа закрыта, ты же знаешь. С отцом землю пашу. Сеем, косим… Но это не жизнь, а существование.
Она спросила его в упор:
— А если пойти в полицию?
Он оторопел:
— Что же я там буду делать?
— Как что? Форму получишь, права некоторые. Ты же неглупый человек, образованный. Неужели тебе надо подсказывать?
«Вот так совет, — чуть не крикнул Вадим. — Она что, издевается надо мной?..»
— Боишься формы?
— Я уже вижу, куда ведет эта форма…
Оксана окинула его пронзительным взглядом:
— Чудак ты, чудак! Нужно же как-то приспосабливаться…
— Ага, говоришь — приспосабливаться. — Ему вдруг показалась ненужной и мерзкой и эта встреча, и никчемный этот разговор с нею.
— Знаешь, Оксана, видно, мы перестали понимать друг друга. Скажи, пожалуйста, а откуда у тебя все это? — Конечно, он имел в виду не только ее дорогие обновки.
— Откуда? Немцы любят хорошо жить и умеют жить… Я ведь была в Берлине.
— В Берлине? — переспросил Вадим Николаевич упавшим голосом. — Кто же тебя пустил туда?..
Оксана передернула плечами:
— Я же переводчица. Дело было одно…
— Неужели все это правда, Оксана?..
И тут что-то былое, прежнее мелькнуло в ее взгляде:
— Вадимка, мальчик мой наивный! Оглянись, подумай… А то будет поздно.
— Если я наивный дурак, то ты обыкновенная дрянь и приспособленка! — возмущенно выкрикнул Вадим. Он плюнул ей под ноги, резко повернулся и пошел не оглядываясь.
Так неожиданно война развела их в разные стороны.
Через несколько дней, раздобыв винтовку, ушел Вадим к партизанам. Лесные братья приняли его, молодого, энергичного, с радостью и через некоторое время доверили возглавить диверсионную группу. А вскоре среди бела дня загорелась митковичская станция. Взрывчатки у партизан не было, поэтому танки, что стояли на платформах длинного состава, они облили керосином и подожгли. Партизанам пришлось как можно быстрее ретироваться. Вадим хорошо знал станцию и ближайшие прилегающие к ней дворы, это и спасло группу.
В другой раз партизаны подорвали минами железнодорожное полотно, и путь Митковичи — Калиновичи надолго вышел из строя.
Вадим воевал храбро, далее отчаянно, не жалея себя. Душевная рана, нанесенная ему Оксаной, оказалась глубокой, кровоточила. Он только сейчас понял, как любил ее и верил ей, как глубоко вошла она ему в душу. Одно было непонятно: откуда же у нее это отвратительное, страшное, этот животный инстинкт приспособленчества?..
Часто ночью в партизанском шалаше вспоминал он все, что было между ними: первую встречу во дворе школы, на соревнованиях, и нескончаемые споры на лугу, что у омута… Он помнил даже все щербинки на ее крыльце, где они часто сидели, возвращаясь из кино. Вадим перебирал в памяти каждую ее фразу, припоминал выражение лица, жесты, характерную усмешку… Вспоминались капризные, бездумно-задиристые и самонадеянные слова ее и поступки. Тогда это казалось мимолетным, случайным…