Лета Триглава
Шрифт:
Она походя пнула беспамятного городничего под ребра, тот шевельнулся, простонал, но не очнулся.
Шли гуськом. Впереди двое, сзади двое, в середине — Корза с Марией. Держал ее за руку, ощущая прохладу кожи, ощупывал взглядом спину, где под платьем, знал, чернели заглушки. Не кровь текла по жилам Марии — людова соль, и не свободная воля двигала ею, а воля самого Корзы.
Об этом он старался вовсе не думать.
— Вы двое — стеречь, — негромко велел у ограды. — Сып и Вигарь — со мной.
Пошли далее. Сып
— Кладите у подножья, — Корза указал на идол Мехры, пнув подкатившегося под ноги хухлика. Тот лопнул, истек черной жижей.
— Соль не будем доставать? — деловито осведомился Сып, стряхивая жуткую ношу, будто куль с мукой.
— Обойдемся. Дай нож, — протянул ладонь, и Мария вложила в нее окровавленное лезвие.
Корза стянул с кисти невидимую перчатку-сетку, бьющую электрическими нитями, сунул в карман кафтана, потом полоснул по собственному запястью. Кровь потекла, обагрила жухлую траву. Очертив вокруг идола круг, Корза воткнул нож лезвием вверх на самой границе круга.
— Вигарь, — позвал подручного. — Тащи облуда сюда, да перешагни дважды.
Сам споро замотал тряпицей руку и внимательно следил, как выполняется поручение. Городничий зашевелился, приходя в себя. На всякий случай, Корза отошел к идолу, потянув Марию за собой. Сып, видя движение хозяина, придвинулся к нему ближе. Один Вигарь ничего не понял. Обернувшись, осведомился добродушно:
— Что далее, боярин?
Более спросить ничего не успел. Месячный серп над ельником лег плашмя, придвинулся, свистнув по воздуху ржавым лезвием, и в один взмах отсек Вигарю голову.
— О, Мехра Белая! Помилуй! — захрипел Сып, обводя лоб охранным кругом. Невдомек ему, дураку, что уже стоял в кругу, и кровь чистого людена, людена прежнего круголетья надежно охраняла от Мехрова гнева.
— Здравствуй, Маша, — хрипло проговорил Корза, запрокидывая к небу лицо. Широкие ноздри подрагивали, ловили запах гниения и земли. А еще чего-то химического, неуловимо сходного с запахом людовой соли.
Мехра склонилась над собственным идолом, в глазу-плошке пылало пламя пожара. Открыв черный рот, вытошнила ком червей и глины, а вместе с червями пришли слова:
— Когда оставил меня в огне, что говорил, сбегая?
Слова шли не из исполинского рта богини — их произнесла Мария, стоящая за плечом Корзы, но он не обернулся, ответил:
— Что вернусь за тобой. И не могу вернуться, пока не готов корабль. Высоко придется взлететь, Маша. Очень высоко.
— Заберись, — сказала из-за спины Мария. — Тяжко мне ворочаться в скорлупе, душно, страшно.
Вздохнула, взметнув дыханием ледяной вихрь. Вскрикнул городничий, очухавшись, принялся отползать по траве да глине. Мехра скосила единственный
Иная вера сильнее материи, ведал Корза. Придумал дремучий люд, что пробудившихся богов надо задабривать кровавыми жертвами — и стало так, теперь ничего не изменить и ничего не сделать. О них и плакать не пристало: правильно сказал, новое племя — что гуси, одним пожертвуешь — новые народятся, от соли кто в чудо перекинется, кого болезнь заберет, так стоит ли их жалеть?
— Дочь Стрижа я упустил, — вслух сказал Корза. — Ведаешь, где?
— В Гаддашевом логове, — ответила за спиной Мария. — Бусы мне подарила. Слушай, как звенят.
Мехра поддела на шее нить, унизанную птичьими костями да мелкими пуговицами с мужского кафтана. Глухо стукались пуговицы о кости, и, вторя им, копыта в кашу перетирали останки городничего. Корза хотел бы не слышать, а слушал.
— Приведи ее, — попросил.
Мехра рассмеялась, будто ветер задул меж голых ребер мертвеца.
— Ищи сам, — сказала голосом Марии.
— А Хорс?
— Забрали по навету. Не о них сейчас волноваться. Другое есть.
— Что?
— Гроза повредила кабели купола. Небесный ток сошел над Китежем, и княжич возродился из мертвых. А прежде увидел нас.
Корза захолодел. Глядел бездумно, как склоняется над жертвами Мехра, зачерпывает горстью кровь и внутренности, отправляет в ненасытную утробу. Жрать истукану — не насытиться. Не живое то нутро, пустое, как у Марии, и оттого с Марией оно едино.
— Если кто доберется до небесных чертогов, — продолжила Мария, — разрушит скорлупки и повернет ток вспять — погибнем. Я уже горела один раз, Хлуд, и более не хочу. Теперь прощай, выходит мое время на сегодня.
Мехра распрямилась во весь исполинский рост, бросила серп ввысь — он закачался на облаке рогами вверх и поплыл, влекомый цепями. Истаял туманом саван, в пыль обратились кости, лопнули бусы, и пуговицы покатились по земле. Корза нагнулся и поднял одну — железную, с пятилучевой звездой по центру. Зажал пуговицу в кулаке, хорошо зная, кому она принадлежит, ведь, когда сходятся боги истинные — рукотворным богам приходится только уступить.
Глава 14. Искушение Хорса
Гаддаш придремывала, клокотала взбухшим горлом — вибрация по всему острогу шла, воздух насыщался сероводородом, от чего надзиратель Коваль нет-нет да опускал нос в надушенный платок. Брезгливый, хоть в должности не первый год. Хорс его вот таким пигаленком помнил, ярмарочными леденцами угощал, от оспы лечил, а теперь — усы топорщатся, глаза горят, пудовые кулаки не все о Хорсовы бока стесал. Уже ладья-месяц ухнула в воды Гузицы, из-за башен Сваржье око выкатилось — а Коваль не уставал.