Летим на разведку

Бондаренко Николай Адамович

Хорош стрелок-радист Баглай. Он скромен, в совершенстве владеет связью, оружием, осмотрителен в воздухе. За все время, в течение которого мы вместе летаем, он еще ни разу не сказал мне, что взят в экипаж в добровольно-принудительном порядке. Конечно, хочется, чтобы и мой штурман, и мой стрелок-радист были так же довольны мной, как и я ими.

...28 июля. В этот день, во время выполнения семнадцатого боевого вылета, мы попали в перепалку из-за погоды.

Выполнено задание. Везем домой нужные разведывательные данные и фотоснимки. Но за наше двухчасовое отсутствие над аэродромом Мечетный появилась грозовая облачность, на землю обрушился страшной силы ливень.

Как всегда, подходим

к аэродрому с малым запасом бензина. Мечетный расположен вдалеке от характерных ориентиров. Единственный ориентир стоянка самолетов, землянка и навес.

–  Будь внимательным, Сима. Не дай бог нам потерять в этих условиях ориентировку, - говорю штурману, когда над Новошахтинском резко ухудшилась погода.

–  Не потеряем. В школе нас этому не учили. - В шутке штурмана чувствую добрую уверенность. Молодец.

Сухарев вывел самолет точно на аэродром. Теперь дело за мной. Посадить машину в таких условиях не так-то просто. А тут еще, как назло, прекратилась связь. В наушниках шлемофона сплошной треск от грозы. Вокруг мечутся молнии. Ливень и сильный ветер усложняют пилотирование самолета. Лобовые стекла фонаря кабины залиты водой. Кабина сильно протекает. Укрепленный на ее полу штурманский компас АН-4 залит. В нижнем остеклении мелькнула и тут же исчезла стоянка самолетов.

Чтобы не бросало сильно машину, я держу повышенную скорость. Хочется чуть-чуть подняться повыше, но этого не делаю - знаю: сразу же потеряю землю.

На мгновение вспомнился случай с летчиком Бурзаком. Он вот так же прибыл с задания с малым запасом бензина. И, видимо забыв об этом, сделал боевой разворот с большим креном. Произошел отлив бензина от заборников, и моторы тут же "обрезали", самолет упал. Это урок всем. Что же делать мне? Выполнять развороты "блинчиком" тоже не могу - боюсь потерять из виду аэродром. Если я его потеряю, придется уйти на излучину Северного Донца, брать от нее курс и выходить снова на аэродром. Но могу ли я этим заниматься, когда вот-вот кончится горючее и "зачихают" моторы?

Открываю левую форточку - капли воды сильно бьют в лицо. Земля сквозь пелену дождя еле просматривается. Выполняю развороты с большим креном. Выпускаю шасси и хожу над границей аэродрома, не упуская из виду стоянку самолетов.

Первый заход по "Т" - неудачный. Даю газ, ухожу на второй круг. Со следующего захода приземляю машину и облегченно вздыхаю. Словно гора свалилась с плеч. Семнадцатый вылет закончился благополучно.

На аэродроме очень много воды. Наш самолет напоминает на пробеге глиссер. Тормозами не пользуюсь: от большого сопротивления воды и так малый пробег. Кто-то из залетевших к нам летчиков в конце посадочной полосы поставил на нос Р-5. Не столкнуться бы... А ливень продолжается. Заруливаю на стоянку машину и думаю: "В такую погоду никто нас не встретит". Но нет, у капонира стоит в воде наш батя - капитан Вишняков. И все наши техники с ним. Все мокрые до нитки, но улыбаются. Я смотрю им в глаза и тоже улыбаюсь...

Прошло немного времени. Однажды наш бывалый комэск сказал мне:

–  Грешно даже вспоминать, Бондаренко. А ведь я тогда думал, что ты разобьешься...

–  Нет, товарищ капитан. Разбиваться у себя дома - не резон. А кто же немцев бить будет? - Ответил я ему, улыбнувшись.

При фотографировании результатов бомбометания полка сбит огнем зенитки самолет командира звена Покровского. Теперь все задания на разведку выполняют экипажи Моисеева и мой.

Когда хорошо выполнишь задание - радостно на душе. И тогда мы - дело прошлое - идем от линии фронта домой бреющим. Помню, в один из вылетов район разведки оказался закрытым низкой облачностью. Надеясь, что она вскоре останется позади и мы выполним хотя бы половину задания, я решил дойти до конечной точки маршрута - Барвенково, расположенного почти в двухстах километрах за линией фронта. Но облачность сопровождала нас.

–  Сима, проверим высоту нижней кромки.

–  Давай! - ответил Сухарев.

Я закрутил глубокую спираль, пробил облака вниз, а Сухарев в бортовом журнале записал: "Верхняя кромка - пятьсот, нижняя - двести метров". Эта высота чересчур мала для выполнения задания. Снова пробиваю облака вверх и беру курс домой.

–  Скоро линия фронта? - спрашиваю Сухарева через некоторое время.

–  Да прошли уже, по-моему...

–  Ты точно знаешь?

–  Знаю. У тебя руки по бреющему чешутся - давай.

Пробиваю вниз облака. Снижаюсь до земли и иду бреющим. В огородах вижу работающих женщин. Они, разогнувшись, смотрят на наш самолет. Нам машут руками дети. Сменяют друг друга красивые донбасские пейзажи. Земля стремительно летит навстречу самолету. У меня учащается дыхание, загораются щеки. "Вот это жизнь!" - радуюсь я. Но вдруг впереди замельтешили дымки разрывов, стали отчетливо вырисовываться танки, орудия. Под крылом поплыла изрытая разрывами снарядов и бомб земля.

–  Эх ты, Сима! Линия фронта...

–  Ерунда какая-то! А по моим расчетам...

Гитлеровцы ударили по самолету из всех видов оружия. Вспоминаю Покровского, который как-то сказал: "Друзья, попадетесь фрицам - доли секунды не летите по прямой! Не давайте прицелиться". У самолета огромная скорость. Но только на скорость надеяться нельзя. Снаряд догонит. Дав полный газ, я резко бросаю машину поочередно из стороны в сторону, снизу вверх и обратно вниз. Подо мной вздрагивает пилотское кресло. Это Баглай ведет огонь из своей нижней установки. Мелькнула нейтральная полоса - и мы над нашими войсками. Поворачиваю голову к штурману. Сима смеется.

–  Вина моя, товарищ командир, - говорит он, - но зато советские люди за линией фронта увидели на крыльях нашего самолета красные звезды.

–  А фрицы, ну и гады же! Стоят в полный рост и палят по нас из карабинов, - говорит скороговоркой Баглай.

–  Ты томе молодец, Петро, что полоснул по ним из "Березина".."

* * *

Сегодня, пятого августа, мы вылетим на боевое задание в двадцать пятый раз. В эти дни войска Степного и Воронежского фронтов начали операцию "Полководец Румянцев" по уничтожению белгородско-харьковской группировки войск противника. Я и поныне горжусь, что всем чертям назло мой экипаж выполнил тогда это ответственное боевое задание командования.

По агентурным сведениям стало известно, что немцы начали перебрасывать большие танковые соединения с Южного фронта в направлении Харькова и Белгорода. Мы получаем задание проверить это. Вылет назначен на семь часов.

Прибываем на стоянку самолета. Вчера на его правом моторе потек масляный радиатор.

–  Товарищ младший лейтенант, радиатор заменил. Самолет к полету готов, - встретил меня докладом техник Беляев.

...Техникам я верю, как себе. Когда тороплюсь с вылетом, самолет тщательно не проверяю. Знаю, что это большое нарушение соответствующего наставления. Но что было, то было. Техники (это все летчики знают) обижаются, когда им не доверяешь. И потом я знаю, что техники уважают меня так же, как я их, и они не подведут. Обычно, когда прилетаю с задания, техники нашей эскадрильи всегда собираются у капонира моего самолета. Замечаю, как они смотрят, улыбаются и как горят их глаза. "Ждали!" улыбаюсь в ответ им и я. Вылезаем из кабин. И тут обязательно механик по кислородному оборудованию старший сержант Симонов спросит: