Летний домик с бассейном
Шрифт:
— Ты видела Юдит? — спросил я у Лизы, когда с некоторым трудом сумел привлечь ее внимание и она, тяжело дыша, подбежала ко мне.
— Кого? — Она толком не слушала, взглядом следила за играющими в футбол мальчишками.
— Юдит. Маму Томаса.
Ответа не последовало. Лицо у Лизы блестело от пота, она отвела с глаз прядь волос.
— Лиза…
— Да?
— Я задал тебе вопрос…
— Извини. О чем ты спросил? — Она впервые посмотрела на меня. — Что у тебя с глазом, папа?
Я крепко зажмурил глаз, потом попытался открыть. Без толку. Сию же минуту хлынули слезы.
— Пустяки… — сказал я. — Попало
— Мама Томаса сидит вон там. — Лиза показала на другую сторону импровизированного футбольного поля.
Берег там слегка повыше, а прямо за этим подъемом шумит прибой. Юдит, поджав ноги, сидела на песке. Я помахал рукой, сперва она не увидела, но потом махнула в ответ.
Ступай играть, хотел я сказать Лизе, но ее уже и след простыл. Лавируя между футболистами, я прошел через поле.
— Та-ак, — сказала Юдит, когда я остановился перед нею. — Много петард запустили?
В руке у нее была сигарета. Я ощупал карман шорт, достал свою пачку. Наклонился к Юдит, она поднесла мне огонь.
— Хочу сходить к другому пляжному центру, — сказал я. — Туда ушли Алекс и Юлия.
Я постарался взять самый непринужденный тон, но, видимо, в моем голосе все же сквозила тревога.
— Может, составить тебе компанию? — спросила Юдит.
Я затянулся сигаретой. Меньше чем в пяти метрах от нас на песок набегали волны. Мелкие брызги осыпали мое лицо.
— Не знаю… — Жестом я показал назад, где наши младшие дети играли в футбол.
— Ах, им нет до нас дела. И народу здесь полно. Так что пока они здесь… — Юдит встала. — Я скажу Томасу, что мы скоро вернемся. Что у тебя с глазом?
На темном участке берега было не так темно, как я думал. Тут и там за дюнами и на дюнах виднелись летние дачи с освещенными террасами. Уже минут через десять тяжелый ритм ударных затих, и звуки другого развлекательного центра стали отчетливее. Другая музыка: сальса или, во всяком случае, что-то южноамериканское. Юдит сняла шлепанцы и несла их в руке.
Тревога, одолевавшая меня, внезапно улетучилась. Как часто бывало, я опять ни о чем не беспокоился, так мне казалось. Ну скажите на милость, что здесь может случиться? Временами навстречу попадались кучки людей, большей частью молодежь, тинейджеры в полудлинных купальных трусах и в бикини, парочки, которые шли обнявшись и через каждые пять метров останавливались, чтобы поцеловаться.
— Извини, что я ушла, — сказала Юдит. — Просто я терпеть не могу, когда Ралф так себя ведет. Он прямо как большой ребенок. Забывает, что у самого уже дети. Меня по-страшному злит такое его поведение при детях.
Я промолчал. Но шел совсем рядом с нею, наши плечи задевали друг о друга. Я чуял легкий запах, морской, смешанный с духами и деодорантом. Теперь это лишь вопрос времени, я знал. Вернее, вопрос планирования времени. Обнять ее за талию прямо сейчас — значит торопить события. Я прикинул расстояние до огней второго центра. Еще минут десять. Через десять минут она будет моей. Но и тогда действовать надо деликатно. Ну, то есть деликатно с ее точки зрения.
— Вообще-то мне смешно, — сказал я, — как Ралф способен увлечься чем угодно. От подводного плавания до разрубания меч-рыбы на куски — он все делает с одинаковым энтузиазмом. И с одинаковой энергией. Иногда просто завидки берут. У меня такой энергии нет.
Женщины ругают своих мужей. Все женщины. Иной раз они попросту испытывают потребность облегчить душу. Но идти у них на поводу нельзя. Ни в коем случае. Нельзя создавать у них впечатление, что они сделали неправильный выбор. Наоборот. Надо встать на защиту раскритикованного мужа. Защищая раскритикованного мужа, косвенно делаешь женщине комплимент касательно ее прекрасного выбора.
— Правда? — сказала Юдит. — А я иной раз устаю. От его энергии.
Меньше часа назад на пляже, демонстрируя фокус с котелком, Ралф назвал свою жену брюзгой. По-моему, совершенно справедливо. Юдит действительно брюзга. Когда запускали петарды в саду, брюзжала без всякой причины. Но она красивая и пахнет приятно. Только вот иметь такую жену, как Юдит, не стоит. Не то каждый раз при ее появлении придется снимать ноги со стола. А вдобавок вовремя стричь газон и ни под каким видом не пить пиво в постели. Если рыгнешь или выпустишь газы, она состроит такую же недовольную мину, как давеча, когда запустили котелок. Но я на ней не женат. К счастью. Она со мной только на сегодняшний вечер. И разве что на разок-другой потом, когда мы все вернемся из отпуска.
Мне было нелегко открыто себе признаться, вполне возможно, я даже не до конца это сознавал, но что-то в ее брюзгливости меня как раз заводило. Женщина, которая не умеет смеяться над выпускающими газы мужчинами. Которая, будь у нее возможность, выгнала бы этих мужчин из класса. Мы бы дожидались в коридоре, когда нас позовут обратно. Представив себе эту картину, я почувствовал, как мой член шевельнулся под шортами. Я подавил соблазн схватить ее прямо сейчас и без долгих разговоров прижать к песку. Полуизнасилование женщинам нравится. Всем женщинам.
— Охотно верю, что ты устаешь, — сказал я. — С другой стороны, ты, вероятно, редко скучаешь с таким мужем, как Ралф. В смысле он постоянно что-то придумывает.
Сам-то я до смерти бы заскучал. На второй же день. Но я не женщина. Не в пример Юдит. И не брюзга. Наоборот. Широкая натура. Впрочем, как и с любыми мужскими фантазиями насчет женщин на ответственных должностях (стюардесс, учительниц, шлюх), тут в первую очередь все было до ужаса очевидно. Вот эта очевидность главным образом меня и заводила, я знал. Такая женщина сетует на все и вся. На петарды, на непомерный шум под носом у соседей и на котелки, улетающие на сотни метров ввысь, на своего мужа, который ведет себя как мальчишка, а сама тем временем… сама вдруг достает его из твоих брюк и желает, чтобы ты вошел в нее, причем как можно глубже.
— Он часто обращается со мной без всякого уважения, — сказала Юдит. — При людях, и это, по-моему, хуже всего. Ловко умудряется выставить меня брюзгой, которая вечно всем недовольна. А поскольку я не люблю затевать публичные скандалы, то просто ухожу.
— О’кей, — сказал я.
О’кей — словечко новомодное. Поначалу я возмущался, слыша его от дочерей к месту и не к месту, но, как всякое модное словечко, оно оказалось заразительным. Вдобавок удобное благодаря двойному значению: говоришь «да» и одновременно показываешь, что понял, куда клонит собеседник.