Лето и осень сорок пятого
Шрифт:
Взрывом бомбы ранило подполковника Кривенко, серьезно повредив ему ногу. В трудный для отряда момент, он посчитал своим долгом находиться вместе со своими бойцами, а не раздавать приказы, сидя в штабе. Скрипя зубами от дикой боли в раздробленной голени, он самостоятельно наложил на ногу жгут из ремня для остановки кровотечения. Бледный от потери крови, с осунувшимся от боли лицом, он категорически отказался покидать поле боя и во многом, благодаря этому решению, отряд остановил рвущегося к станции врага.
Многих своих бойцов недосчитали взводные и ротные после этой атаки. Кто был ранен, кто убит, однако ещё больше осталось солдат врага на подступах к станции. Немцы, поляки, норвежцы, ирландцы, валлийцы, все они пытались пробиться через узкую горную горловину, но так и не смогли сломить сопротивление советских воинов. Сраженные свинцом, они лежали вповалку друг на друге, безжизненными кулями цвета хаки.
Благодаря их мужеству и храбрости, были выиграны самые трудные, самые тяжелые минуты боя, после которых наступил перелом. Вызванные с аэродрома Тромсе маршалом Говоровым истребители, не только прогнали прочь "Харикейнов", но и заставили покинуть фьорд королевские эсминцы. Британские моряки очень трепетно относятся к своим кораблям, и как только им начинает угрожать опасность, предпочитают покинуть поле боя, чем биться на нем до конца.
Стремясь спасти положение, генерал Гаген бросил в бой весь гарнизон Нарвика, но это было запоздалым решением. Пока британцы двигались от Сильдвика к Хумдалан, комдив Полынин прорвал оборону врага у Кубергета и вышел к фьорду. Падение этого участка британской обороны делало бессмысленным борьбу по эту сторону фьорда. Окруженным англичанам оставалось либо сдаться, либо при помощи кораблей укрыться от врага в Нарвике.
Начался бег к морю, на берегу которого возникла давка за места в шлюпках, присланных с кораблей. Русские не стали мешать эвакуации противника. Они только развернули за холмами свои гаубицы и неторопливыми ударами, подгоняли британцев покинуть эту сторону фьорда. Весь свой главный удар, маршал Говоров направил сначала на станцию Хумдалан, а затем стал наступать на сам Нарвик.
Было около шести часов вечера, полярное солнце ярко блистало на небосводе, не думая заходить, когда советские войска вышли на рубеж Сильдвик - Бейсфьорд. С него можно было обстреливать Нарвик из артиллерийских орудий. Судьба порта была предрешена, однако Говоров не стремился занять его любой ценой.
Следуя указанию Сталина, он только обозначил угрозу Нарвика, позволив англичанам сохранить порт за собой.
– Пусть они как можно дольше будут вынуждены тратить на его оборону людей и материальные средства. Нам Нарвик не нужен, пусть у этого авантюриста Черчилля болит голова, как разрешить эту проблему. А мы усердно поможем ему в этом деле - шутил Сталин с Говоровым, обсуждая план северо-норвежской операции.
Маршал полностью выполнил замысел Ставки на самом северном направлении противостояния бывших союзников. Совсем иная картина возникла на юге, в районе другого важного стратегического порта Триеста. В этом месте столкнулись интересы англичан, стремившихся не допустить перехода под контроль коммунистов столь стратегически важного порта и лидера югославских коммунистов маршала Тито, объявившего себя собирателем славянских земель на Адриатики.
Согласившись в июне месяце на требование генерала Моргана передать занятый югославами Триест под контроль англичан, Тито не спешил с отводом войск. Единственное что позволил югославский лидер, это продвинуться 2-у английскому корпусу к Триесту за разграничительную линию в районе Гориции. Дальше дело продвигалось с большим скрипом и к началу операции "Клипер", под контролем англичан находились лишь предместья Триеста.
Обе стороны на словах выказывали дружеское расположение друг к другу, но по мере развития конфликта в Германии, напряжение между англичанами и югославами стремительно нарастало. К 20 июлю, оно достигло своего максимума. Достаточно было любой маломальской искры, чтобы вспыхнул пожар, и этой искрой стали поляки генерала Андерса.
Находясь в составе 8 английской армии, эти изгнанники, считали себя не только полноправными членами антигитлеровской коалиции, но и полноценными победителями. Польские солдаты, облаченные в британскую форму, с гордостью демонстрировали югославам свои красно-белые шевроны с медной варшавской сиреной, называя себя освободителями.
– Мы взяли Монте-Кассино, освободили Рим и Болонью. Мы надрали зад немцам, итальянцам и вашим усташам. Сегодня мы устанавливаем порядок в Триесте, а завтра пойдем наводить порядок Варшаве. И мы наведем его, даже если при этом придется надрать зад ещё кое-кому. Ведь с нами англичане и американцы. Вместе мы великая сила!
– петушились поляки на площадях и в трактирах Триеста.
Остановленные в шаге от города, они не смели переступить разделительную черту, но могли свободно посещать его увеселительные заведения. Ведь как-никак союзники, вместе сделавшие большое дело.
Во время очередного посещения поляками Триеста, в кабачке "Белая лилия" произошел конфликт, переросший в массовую драку. Подвыпившие местной ракии, поляки стали хвастаться перед югославами своими победами над немцами, начиная с Монте-Кассино. И на их беду, в кабачке оказался человек, бывший непосредственным свидетелем этих событий.
Также хорошо приняв на грудь, он смело подошел к полякам и громко обозвал их хвастунами и захребетниками.
– Вы взяли Монте-Кассино!? Враки! Наглые враки! Это не вы, а немцы надрали вам задницы в боях за монастырь. Сколько ваших там полегло во время штурма? Тысяча, две? Не считали? И сидели немцы в Монте-Кассино, пока марокканцы с алжирцами, по горным тропам не пробрались к ним в тыл и перерезали дорогу в монастырь. Вот тогда немцы и отступили. А пока марокканцы грабили ближайшие деревни, насиловали женщин и резали мужиков, вы и заняли Монте-Кассино, неприступную крепость - выпалил свидетель истории, опершись на стол поляков.
Понятно, что столь унизительное разоблачение своих боевых подвигов славные паны не стерпели. Вскочив из-за стола, они бросились с кулаками на обидчика их воинской славы. К огромному сожалению, для правдолюба, численное превосходство было на стороне поляков, которые одержали пусть маленькую, но все же победу.
Одержанная виктория изрядно вскружила головы ясновельможным панам. Не ограничившись топтанием ногами поверженных югославов, они принялись сдирать с их формы знаки воинского различия, а с фуражек красные звезды. Но на этом защитники чести и достоинства польской истории не остановились. Почувствовав сладкий воздух шляхетной вольницы, поляки стали срывать со стен кабачка висевшие в большом множестве югославские флаги, рвать и топтать их ногами.
Ограничься этот инцидент стенами кабачка, его можно было замять и притушить, но поляки выбрались на улицу, где и продолжили свои геройства, во славу далекой родины. Первой их жертвой стали югославские солдаты, прогуливающиеся по улицам Триеста под ручку с девушками. Затем пострадал патруль попытавшийся утихомирить не в меру разошедшихся буянов. Только когда из трактира "Под липами" высыпали гулявшие там югославы, британские ландскнехты были посрамлены и повержены.
Даже после этого, возникший конфликт можно было локализовать и свести на нет, но судьба сулила им иное. Несколько сбежавших с "поля боя" поляков, принесли в корпусные казармы весть, о том, что югославы убивают их боевых товарищей. Между коммунистами Тито и антикоммунистами Андерсена и до этого были склоки и бытовые конфликты. Все то, что до этого тлело и коптило, мгновенно вспыхнуло ярким пламенем и польские солдаты, все как один, бросились спасать своих соратников от кровавых застенков коммунистов.