Лето на крыше
Шрифт:
— По-моему, замечательно.
— Я тоже могу сочинить. Я сочиню, а ты меня похвалишь, как Петьку? — Аня думает, морщит лобик, аж вся покраснела от думанья, да ничего не придумывается.
— Мы не проехали,— спохватывается Петя и весьма своевременно. Девочка с собакой, оказывается, уже сошла, вагон опустел.— Я сейчас узнаю.
— Все в порядке, нам — через одну. Ну как, Ань, придумала стихотворение?
— А за анекдот похвалишь? — спрашивает Аня.
— За какой?
— За червячный.
— Нет уж, за червячный мы тебя сто раз хвалили.
— А за рассказ про Францию?
— Это давай,—
— Во Франции много всякой воды льется из фонтанчика (пить бедняжка хочет). Там есть всякие баранки (проголодалась, а в том конце вагона мальчик аппетитно хрустит баранкой) и очень много там добрых (смотрит на мальчика, может, угостит). Там еще растет клубника и есть зрелая (у нас в саду растет клубника, Аня мечтает сорвать ягодку, но я ей запрещаю под предлогом ее, клубники, незрелости). Во Франции на клубнику льет фонтанчик (хозяйка поливает клубнику из вертикального шланга), клубника, представляешь, не земляника (землянику мы собираем в лесу, это доступно, а вот хозяйская клубника — запретный плод). Во Франции кнопок у нас вот такая гора, представляешь себе такую гору (я не прикрепила к стене некоторые Анины «шедевры», сославшись на отсутствие кнопок)? Я там с моим братиком хожу. Там много всяких розочек. Там никого нету, кто что-нибудь не разрешает (хозяйка всякий раз предупреждает Аню, что к розам нельзя прикасаться, а Аня не переносит запретов, сделанных в строгом тоне). Там все разрешают, даже розы срывать. Я там в доме живу. Он вроде тюрьмы, только с окошками (мне и в голову не приходило сравнение нашего летнего дома с тюрьмой. А на самом деле — серый прямоугольник «с окошками»). И у нас там есть миллион игрушек (Аня временами сердится на меня, что мы не взяли с собой все игрушки). Вот и все. Ну как, хвалишь?
Чудо сколько наплела и не забыла, для чего она все это плела — чтобы похвалили.
— Хвалю. Ты очень интересно рассказала про Францию.
— Больше хвалишь, чем Петьку?
— Одинаково.
Задумалась. Глаза хитрющие. Рот расплывается в довольной улыбке — видно, оценила ситуацию: у Пети как-никак складное стихотворение, а у нее — рассказ. Рассказ сочинить проще, чем стихотворение, а хвалят одинаково.
— Это годится,— кивает головой.
Аня «умильная», мы с Петей пасуем перед ней и допускаем массу педагогических промашек.
ТИШУПЕ
Сад у Гиты и Валдиса тоже в розах, но участок меньше, и розы сконцентрированы на значительно меньшей площади, отчего вся дача кажется букетом с белой сердцевиной — домом.
Не знаю, что обозначает по-латышски «тишупе», но фонетика слова соответствует характеру места: тише, тишина, Тишупе.
Мартин, внук Гиты и Валдиса, ведет велосипед, нагруженный нашими сумками. Стройный высокий мальчик, выше Пети на голову, хотя они одногодки, с такой же русой, выгоревшей на солнце головой, как у Пети. Мартин — потомок викингов, плечистый, осанистый, а Петя — отпрыск хилых интеллигентов, тощий и узкоплечий.
Подружатся ли они? Про Аню с Лигой ясно сразу: идут дружно взявшись за руки — Анина белая ладонь в смуглой пухлой Лигиной. Лига — стопроцентная девочка с тугими каштановыми косичками до плеч, в
Как я ни пытаюсь исхитриться, чтобы нарядить ее в платье, ничего не выходит. Когда я придумала сшить Ане на елку костюм Красной Шапочки, Аня согласилась, но при этом прибавила: «Только я буду Красной Шапочкой-мальчиком, под названием «Красный Шап».
Я знаю несколько семей, где старший сын и младшая дочь и где та же проблема — сестра хочет быть во всем подобной брату.
Как правило, это проходит само собой, если на этом не концентрироваться и в то же время не поощрять эту игру.
В три года Петя наслушался мата во дворе и все это выдавал дома. И не только дома. Безусловно, ничей слух эти выражения не ласкали. Но мы решили не обращать внимания, не вступать не в какие разъяснительные беседы. Слова, не имеющие хождения дома, где ребенок проводит большую часть времени, быстро выходят из обихода. Петин матерный период продолжался пару месяцев. И прошел.
— А в вашем лесу есть грибы? — спрашивает Петя у Гиты.
— Есть. Мартин сводит тебя в лес, если мама разрешит, Мартин у нас с семи лет сам ходит в лес.
В Латвии детей воспитывают иначе, чем у нас. Воспитание строгое, слово «нельзя» не подлежит обсуждению. У ребенка есть свои обязанности, и он выполняет их без напоминаний. Мартин, например, ездит на велосипеде на почту, за молоком, помогает Гите по саду. Ни Мартин, ни Лига ни разу не вмешались в разговор взрослых. Их не пичкают, с ними не обсуждают меню. Что дали — то и едят. Не нравится — до свидания. Над ними не квохчут. О них мало говорят. О цветах говорят чаще.
Гиту у ворот поджидают две девочки. Они собираются на день рождения к однокласснику, и им нужны две розы. Гита проводит девочек к цветам, срезает две высокие розы, на выбор, долго объясняет, как называется каждая роза, и девочки уходят счастливые.
— Мам, а зачем здесь столько цветов? — спросил один московский мальчик свою маму.
— Для красоты.
— А какая от красоты польза? — спросил мальчик.
За домом яркая зеленая лужайка. По ней нельзя ходит. Кажется, какой бред: трава — и не ступи на нее.
А это особый сорт травы, ее Гита и с Валдисом высеяли весной. Изумрудная, ровно остриженная, она образует правильный прямоугольник, пересеченный диагональю — дорожкой. Ни Лиге, ни Мартину не приходит в голову спросить, почему нельзя ее топтать. Потому что она особенная, на нее надо любоваться.
Мы привезли с собой коробку пластилина. В Латвии пластилин плохой — мягкий и «пачкучий», к тому же каких-то грязных цветов. Так что наш пластилин производит впечатление на детей.
Устраиваемся в саду, за столом.— Знаете, как сделать из слона? — спрашиваю я детей.
Леплю муху, из мухи — зайца, из зайца — собаку, из собаки кошку, из кошки — мышку, из мышки — слона. Мартин следит за моими манипуляциями с интересом и пониманием, а Лига не успевает замечать, как одно животное превращается в другое – слишком быстро.