Лето на улице Пророков
Шрифт:
Каким же образом изображение Иерусалима вписывается в поэтику Шахара в целом и в поэтику «Чертога» в частности? Существует ли специфическая связь изображения города с сюжетными и тематическими линиями произведения?
* * *
Заглавие первого романа «Чертога разбитых сосудов» ясно обозначает время и место событий: «Лето на улице Пророков». Если обозначение времени — лето — носит несколько расплывчатый характер, обозначая более чем одно лето, то улица Пророков «на участке между Абиссинским переулком и Итальянской больницей» представляет собой однозначный центр мира для всей серии романов. Это очень маленький и густонаселенный мир. Улица Пророков и несколько улиц и переулков, отходящих от нее — Абиссинский переулок (ныне — улица Эфиопии), улицы Бней-Брит, Рава Кука, Чанслор (ныне — Штрауса) и Блимуса — вот то сжатое пространство, в котором живут и действуют почти все персонажи «Чертога». Здесь находится дом повествователя, он же дом его главного героя Гавриэля Луриа, и в этом же пространстве живут и прочие центральные персонажи — судья Дан Гуткин с дочерьми Яэль и Оритой, доктор Ландау, библиотекарь Срулик
Обыкновение повествователя определять пространственные точки в соотношении к другим подобным точкам только усиливает впечатление скученности по сравнению с реальным их расположением на карте. Так, говорится, что дом отца Срулика стоял в переулке, отходящем от улицы Пророков, и то же сказано о библиотеке Бней-Брит; местоположение кафе «Гат» обозначено его непосредственной близостью к улице Пророков, и так же — лавки Красного Уха, напротив которой находилась мастерская портного Антигеноса. Читатель, не очень хорошо осведомленный в топографии Иерусалима, может предположить, что абиссинское консульство находится на Абиссинской улице, и, поскольку о доме повествователя снова и снова говорится, что он расположен напротив абиссинского консульства, может создаться ошибочное впечатление, что и он стоит на Абиссинской улице. И когда про кинематограф «Эдисон» говорится, что он «возле нашего дома», в то время как он удален от Абиссинской улицы так же, как удален от нее в другом направлении дом повествователя (дом Луриа), то воображаемое пространство сжимается и то, что изначально является небольшой территорией, превращается в гораздо меньшую. Это впечатление усугубляют некоторые «неточности» повествователя. Похоже, что он испытывает в отношении этого района чувство повышенной плотности, близости и тесноты, которое передает и читателю. Все ответвляется от одной центральной улицы, и к ней все возвращается. Иногда к этой территории сюжетно присоединяется и географически прилегающее к ней Русское подворье.
Шахаровские романы представляют район, в котором сосредоточены события, промежуточной зоной: это и не Старый город, и не Новый, быстро распространяющийся к западу. Несмотря на близость к центру Западного Иерусалима — треугольнику улиц Яффо, Короля Георга и Бен-Иегуды, — улица Пророков описана у Шахара как пограничная зона, отделяющая еврейский нерелигиозный тыл от потенциально агрессивных миров арабов Мусрары и Шхемских ворот и еврейских ультраортодоксов Ста Врат. Старый город, населенный арабами и ультраортодоксами, наблюдается издалека. Что до новых еврейских районов, то создается впечатление, что «Чертог разбитых сосудов» почти полностью исключает их из сферы своего внимания: Рехавия и Тальпиот упоминаются лишь однажды, а другие важные кварталы вроде Бейт Ха-Керем, Кирьят Моше и Байт Ве-Ган не упоминаются вовсе.
Можно было бы сделать из этого вывод, что данное произведение описывает мир «старого ишува»[86]. Если подразумевать под понятием «старый ишув» семьи, жившие в Иерусалиме не одно поколение, то это не лишено справедливости, но если иметь в виду ультраортодоксальную общину, существующую в основном на пожертвования, то, конечно, не таков мир «Чертога». Ясно, что этот мир не конгруэнтен ни одной из категорий «старого» и «нового» ишувов. Его жители — уроженцы Эрец Исраэль, происходящие из традиционных еврейских семей внутри стен Старого города и за их пределами. Но в период романных событий ни один из них не ведет характерного ортодоксального образа жизни, но все же трудно отнести их к нерелигиозному, современному сионистско-социалистическому миру. Некоторые историки «старого ишува» утверждали, что многие из противопоставлений, которыми пользуются для определения двух лагерей — старого и нового, национального и этнического, инертного и творчески-созидательного, — следует воспринимать в контексте попыток «нового ишува» делегитимизовать соперников, а потому от них необходимо отказаться как от упрощения, вызванного идеологическими мотивами.
Но вернемся к сжатому пространству вокруг улицы Пророков. Действительно, некоторые персонажи «Чертога» связаны и с другими местами, но те не представляют собой противоположного полюса или альтернативы улице Пророков. Так, например, про Эльку и Этель, тетушек Срулика, намеком сказано, что они живут в квартале Шаарей Хесед (Врата Милосердия). Однако присутствие двух этих тетушек в мире романа определяется прежде всего их визитами к племяннику в библиотеку Бней-Брит, где они устраивают свои «five o’clock tea», в которых принимают участие также Гавриэль и мальчик-повествователь (судя по всему, в разные периоды). Берл Рабан, которого мы впервые встречаем на рабочем месте в клинике доктора Ландау[87], в последующих томах получает новые адреса: в романе «Нин-Галь» говорится, что дом, в котором он жил с женой, находился в «старом квартале Монтефиори», а в «Дне духов» у него есть комната на нижнем этаже дома вблизи Американской колонии. Но эти новые объекты как-то не «прилепляются» к его образу, и вся его история остается привязанной к улице Пророков.
Пространственная конфигурация, создавшаяся в «Чертоге», неприменима к некоторым романным жанрам: это не романы «разрыва», в которых герой попадает из мира отчего дома в чужой или запретный мир; это также не романы «социальных амбиций», в которых восхождение героя по общественной лестнице измеряется, среди прочего, его местом в пространстве; это также и не романы «воспитания», в которых герой отправляется в широкий мир или в столицу, и тогда подвергается испытанию его зрелость в понимании дома и этого широкого мира. Гавриэль действительно покидает Иерусалим, отправляется надолго во Францию и затем возвращается, но не происходит никакого заметного изменения в его жизненном укладе и мировоззрении после его длительного отсутствия, поэтому подлинное Bildung (формирование) в этом увидеть невозможно. Таким образом, кажется, что в «Чертоге разбитых сосудов» Шахар не сосредоточен на переменах в жизни своих героев, их успехах и поражениях или переменах в их самосознании и мировоззрении, но интересуется главным образом воссозданием общественного и культурного мира, в котором все эти персонажи живут, того мира, который, в сущности, в них и состоит и которому они, по большей части, сохраняют
* * *
Район улицы Пророков, служащей центральной осью сюжета «Чертога разбитых сосудов», имел огромное значение в жизни Иерусалима первой половины двадцатого века. В конце девятнадцатого столетия, после постройки первых кварталов за стенами Старого города, улица Яффо — дорога, ведущая из Иерусалима в Яффу, — стала главной транспортной артерией, и по обе ее стороны возникали многочисленные торговые заведения. На улице Пророков, частично параллельной и расположенной к северу от нее, такого движения не происходило. В то же время, возможно ввиду своего расположения на небольшой продольной возвышенности, где воздух считался более чистым, улица Пророков сделалась популярным жилым районом, где проживали многие представители высшего городского общества. Там расположились многочисленные консульства, и, поскольку во второй половине девятнадцатого века иностранные дипломаты из Европы и Америки пользовались повышенными правами у османских властей, эти консульства вели себя почти как правительства в миниатюре. Консульская улица, как она тогда называлась, была не только социально престижной, но и обладала политическим влиянием. Название «улица Пророков» она получила в начале британского правления, скорее всего, ввиду близости могил Наби Окша (памятной стелы в честь одного из друзей пророка Мухаммеда) и Наби Кимр (где захоронено несколько мусульманских воинов, погибших в боях с крестоносцами). И действительно, вплоть до 1948 г. вокруг улицы Пророков не было еврейского большинства, в отличие от таких новых еврейских кварталов, выстроенных за пределами Старого города, как соседние Меа Шеарим (Сто Врат), Зихрон Моше, Бейт Исраэль или Бухарский квартал. Улица Пророков граничила с арабским кварталом. Христианское присутствие в этих местах выражалось не только в иностранных консульствах, но и в церквах, и в других институциях, вроде школ и больниц, основанных различными миссионерскими обществами (иногда эта улица именовалась также Больничной улицей). В то время как новые кварталы, в особенности еврейские, были весьма гомогенны (отдельные кварталы сефардов и ашкеназов, а внутри этих категорий — отдельные кварталы венгров, йеменцев, курдов, бухарцев и т. п.) и являлись по большей части замкнутыми сообществами, имевшими свои уставы и организации, население вокруг улицы Пророков было гетерогенным, и, несмотря на наличие многочисленных общественных учреждений, там не существовало организованного сообщества, то есть этот район не был «кварталом» в характерном для Иерусалима понимании.
Многие здания на улице Пророков, в особенности те, что были возведены различными заморскими инстанциями, выделялись особенным, нередко роскошным архитектурным решением, превращая эту улицу в одну из наиболее парадных улиц Иерусалима начала прошлого века. На углу улицы Колен Израилевых (улицы Сент-Пол времен британского мандата), ограничивающей район с юга, располагалась Итальянская больница, выстроенная в 1911–1917 гг., а напротив — здание, стилизованное под замок и прозванное «Маханаим» (Два стана) (выстроено в 1885 г. швейцарским банкиром Фрутигером, в более поздний период служило резиденцией губернатора лорда Плумера). С другой стороны улицы Пророков, возле Махане Иегуда, находилась Английская больница, основанная английскими миссионерами. Между этими двумя полюсами находится также большое здание эфиопского консульства (построено между 1925 и 1928 гг.); дом Пробста (построен в 1903 г. протестантской общиной для своего духовного лидера, пробста, на участке, где располагалась резиденция императора Вильгельма во время его визита в Иерусалим за пять лет до того, и там некоторое время проживал первый английский комендант Иерусалима, Сторс); абиссинская церковь (построена между 1874 и 1893 гг.) на Абиссинской улице, неподалеку от угла улицы Пророков; вилла Тавор (построена между 1882 и 1889 гг. архитектором Конрадом Шиком для самого себя); монастырь Святого Иосифа (1887); Немецкая больница (1894); евангелистская церковь и дом Паши, расположенный между улицами Пророков и яффо (построен греческими ортодоксами в конце XIX века, служил резиденцией паши — губернатора Иерусалима в период оттоманского владычества).
Вместе с тем в районе улице Пророков было и весьма солидное еврейское присутствие. Среди впечатляющих зданий и действовавших в них еврейских общественных институций можно упомянуть больницы «Бикур Холим» и имени Ротшильда, школу «Лемель» (на соседней улице Иешайагу), библиотеку Бней-Брит (на улице Бней-Брит) и гостиницу «Камниц» (наиболее современную и роскошную в Иерусалиме конца XIX века, между улицами Пророков и Яффо, возле Английской больницы). В целом этот район был центром новой культурной жизни города в первые десятилетия XX века. В своей автобиографии «Путь иерусалимского судьи» судья Гад Фрумкин называет Абиссинскую улицу «Латинским кварталом Иерусалима» из-за высочайшей концентрации учебных заведений, студентов и педагогов. Беглый взгляд на расположившиеся там (и надолго) школы дает картину гомогенности этой новой культуры: школа «Лемель», чьи учащиеся получали еврейское и общее образование на немецком языке; учительская семинария, готовившая школьных учителей в модернистическом духе; школа искусств «Бецалель»; школа для мальчиков «Тахкимони» — сефардское учебное заведение, прививавшее ученикам сионистский дух и язык иврит, религиозная ашкеназская школа «Маале».
Обращение к Гаду Фрумкину здесь не случайно. Он был единственным евреем — членом Верховного суда в период британского мандата и, несомненно, является прототипом судьи Дана Гуткина у Шахара. Фрумкин жил на Абиссинской улице, а позже — на улице Пророков, неподалеку от Итальянской больницы, но в 1924 г. уже покинул этот район, подобно многим представителям своего социального и интеллектуального круга, и перебрался западнее, в Рехавию. То же произошло и со многими организациями: «Бецалель» переехал на улицу Шмуэль Ха-Нагид; ивритская гимназия, основанная в 1909 г. в близлежащем квартале Зихрон Моше и действовавшая в 1915–1921 гг. в Бухарском квартале, переехала в Рехавию в 1927 г.; учительская семинария, открытая на Абиссинской улице, а затем действовавшая в разных помещениях в Зихрон Моше, переехала в Бейт Ха-Керем в 1928 г.; Национальная библиотека, размещавшаяся в 1920–1930 гг. в библиотеке Бней-Брит, переехала на Подзорную гору, так же как больница «Хадасса», располагавшаяся с 1918 г. в больнице имени Ротшильда. Надо заметить, что иностранные консульства, еще некоторое время остававшиеся на улице Пророков, утратили влияние с начала Первой мировой войны и уже не восстановили своего величия при англичанах. Этот массовый исход не произошел единовременно: школа для девочек имени Эвелины де Ротшильд действовала в здании «Маханаим» до 1948 г.; кинематограф «Эдисон» оставался крупнейшим зрительным залом Иерусалима и центром музыкальных и театральных представлений вплоть до открытия нового Народного дома в начале шестидесятых годов. Тем не менее можно утверждать, что большинство учреждений и людей, населявших район улицы Пророков и создавших ее репутацию, переселились с нее к середине тридцатых годов — ко времени главных событий эпопеи.