Лето ночи
Шрифт:
Вдруг из сарая раздался такой грохот, что Дуэйн в страхе отступил обратно в кухню. Из больших южных дверей сарая выкатился комбайн, его передняя часть выдавалась вперед, как нож бульдозера. Свет от уличного фонаря переливался на режущих зубцах и цепях – значит, Старик не поставил защиту ни на один из восьми блоков.
Ворота на южное поле оказались почему-то открытыми. Огромная машина прогрохотала мимо мальчика, пересекла двор и поехала дальше. На мгновение в кабине мелькнул силуэт Старика. Он ненавидел застекленные кабины и всегда покупал комбайны со старыми, открытыми. Через несколько
Дуэйн застонал. Старику случалось разбить машину, когда он возвращался домой пьяным, но прежде он никогда не трогал их сельскохозяйственные агрегаты. А новый комбайн или по-чаткосрыватель стоит целое состояние.
Как был в комнатных тапочках, Дуэйн выбежал из дома и помчался к воротам, пытаясь криком перекрыть рев машины. Но напрасно. Комбайн с ходу ворвался в ближайший ряд и пошел кромсать жнивье, держа направление на юг. Стебли были не выше двадцати дюймов, на них еще даже не завязались ушки, но уборочному механизму это было безразлично. Дуэйн застонал еще громче, когда увидел, как бессильно падают нежные стебли и попадают под резцы, как восемь сборочных направляющих передают их на цепи и потом на длинные металлические валики. Цепям полагалось направить их между валиками, после чего початки должны были поступать в бункер. Если бы они только были!
Воздух наполнился пылью и клочьями стеблей и листьев, комбайн повернул вправо, затем влево и загромыхал прямо по полю, оставляя за собой скошенную полосу шириной по меньшей мере в тридцать футов. Дуэйн с криком выскочил за ворота и побежал дальше, размахивая руками. Старик даже не оглянулся.
Машина уже углубилась в поле почти на две сотни ярдов, как вдруг заглохла и застыла на месте. Мотор замолчал. Дуэйн остановился, хватая ртом воздух. Воображение нарисовало ему Старика, склонившегося над рулем и рыдающего при виде того, что им содеяно.
Дуэйн перевел дух и пошел к молчащей машине.
Передние фары кабины были включены и дверь распахнута, но внутренняя лампочка горела и было видно, что кабина пуста. Дуэйн медленно приблизился, чувствуя, как острые стебли колют ступни даже сквозь тапки. Подтянувшись на руках, он взобрался на маленькую платформу с левой стороны кабины.
Никого.
Дуэйн глянул в поле. Кукуруза едва достигала колен, но расстилалась больше чем на полмили во всех направлениях, за исключением их дома. Выпотрошенный ряд поломанных стеблей, тянувшийся позади комбайна, был отчетливо виден даже в слабом свете звезд. Фонарь около сарая казался таким же далеким, как небо над головой.
Сердце Дуэйна снова сильно забилось. Он наклонился над металлическими перилами платформы и заглянул вниз, с ужасом ожидая увидеть распростертое на земле, скорчившееся тело.
Никого.
Кукуруза росла очень тесно, листья переплелись между собой, и отдельных рядов было уже не различить. Дуэйн отлично знал, что еще несколько недель – и все поле превратится в сплошной монолит высотой до плеч.
Но сейчас разглядеть лежащего человека было бы нетрудно. Мальчик шагнул к краю платформы и осмотрелся.
– Папа? – негромко позвал он. И совсем тихо повторил: – Папа?
Нет ответа. Даже стебли не шелохнутся, чтобы сказать ему,
На заднем дворе опять раздался шум, и Дуэйн шагнул на другой край платформы, чтобы взглянуть в ту сторону. Пикап тронулся с места и на несколько мгновений исчез из поля зрения, скрывшись за углом дома, потом появился опять и задом поехал к подъездной дороге. Фары теперь были выключены, дверца открыта. Выглядело все как на кинопленке, прокручиваемой в обратном направлении. Дуэйн закричал было, но тут же понял, что это бессмысленно. Стиснув зубы, он молча наблюдал за удаляющейся машиной. Достигнув конца длинной подъездной дороги, пикап выбрался на Шестое окружное и вскоре пропал во тьме. Фары так и не загорелись.
«Это был не Старик!»
Внезапно пришедшая в голову мысль ошеломила Дуэйна, как будто на него вдруг обрушилась лавина ледяной воды.
Он нырнул в кабину комбайна и поудобнее устроился на высоком сиденье: нужно отвести эту проклятую штуку домой.
Но ключ зажигания отсутствовал. Дуэйн закрыл глаза и попытался припомнить все усовершенствования, которые внес Старик в конструкцию комбайна. Может, стоит поработать стартером? Нет, комбайн решительно не желал заводиться без ключа, который Старик обычно держал на гвозде в сарае.
Дуэйн щелкнул тумблером, чтобы включить мощные рабочие фары. Конечно, он посадит аккумулятор, но зато на поле станет светло как днем. Эти фары светят на расстояние до двухсот футов.
Ничего не получилось. Дуэйн вспомнил, что фары включаются, только когда работает мотор.
Он вышел на платформу и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Пот градом катился по его лицу. Всего несколько часов назад стебли выглядели совсем низкими, а теперь казалось, что в них может прятаться что угодно. Только тридцатифутовой ширины дорожка, проделанная комбайном, открывала путь обратно к сараю.
Но Дуэйн не собирался ею воспользоваться.
Он обошел кабину и ступил на металлический поребрик, расположенный позади нее, затем подтянулся и запрыгнул на самый верх пустого зернового бункера. Металлическая крышка лязгнула под его тяжестью. Мальчик пригнулся, нашел поручень и, держась за него, взобрался на крышу кабины. С высоты двадцати футов поле казалось сплошной темной массой, расстилающейся до границы мира. Западное пастбище было в полумиле справа, черная линия леса мистера Джонсона тянулась в нескольких сотнях ярдов прямо впереди. Слева, через четверть мили, начиналось шоссе, по которому уехал пикап. Фонари на ферме дяди Генри светились примерно в миле или чуть больше к юго-востоку.
Налетел легкий ветерок. Дуэйн вздрогнул и застегнул пуговицы на рубашке.
«Я останусь здесь, – твердил он себе. – Они уверены, что я пойду назад, но я останусь здесь». Правда, он и сам не знал, кого имеет в виду.
С земли вдруг донеслось тихое шуршание, и Дуэйн наклонился вперед, стараясь хоть что-нибудь разглядеть. Там между стеблями что-то двигалось… скользило… Именно скользило – другого слова было не подобрать. Что-то длинное и большое с тихим шорохом скользило между стеблями примерно ярдах в пятнадцати от комбайна, и только легкое покачивание стеблей указывало его путь.