Лето с капитаном Грантом
Шрифт:
Казалось бы, чего проще — дергай за хвост всю остальную растительность да кидай в канавку между грядками — вот и вся работа! Но почему-то в руках раз за разом вместо желанного сорняка оказывалась именно морковка.
— Эй, вы нас так без урожая оставите! — со смехом проокала с соседней грядки веснушчатая девчонка.
— Я только попробовать хотела, — схитрила Маринка Мыльникова, вытащившая, как на грех, третью морковину подряд. Но ей не поверили.
С прополкой морковки коллективными усилиями покончили за час. Но впереди была
— Есть предложение! — закричал Борис Нестеров. — Давайте поделим поле и устроим соревнование! А то тут некоторые, — он многозначительно посмотрел на вчерашних знакомцев, — все шутки шутят. Хотелось бы посмотреть, каковы они в деле.
— А что, — поддержал командира капитан Грант, — мысль ценная.
Отряду достались десять грядок — не таких, как на садовом участке, а длиннющих, во все поле. Колхозным ребятам — пятнадцать. По два человека на грядку. Борька специально выбрал себе грядку напротив той, где расположился белобрысый
Сергей. Из болельщицкого опыта он знал: хорошие результаты достигаются только в очном поединке с сильным соперником.
Первые несколько минут они молча сопели, потихоньку продвигаясь вперед на полусогнутых ногах, а потом Борька поднял голову и увидел в руках у своего соперника не сорняк, а маленькую — размером в полкулака — свеколку на длинной ботве. И еще одну! И еще!
— Это ты так соревнуешься?! — закричал Борька. — Халтурщик! Работать — это тебе не по чужим лагерям шастать.
— Ты чего? — удивился Белобрысый.
— Без урожая колхоз оставить не боишься? — ехидно повторил слова местной девчонки Борька.
— Так тебе же толком не объяснили, — догадался наконец Сергей. Оказалось, что свеклу нужно не только пропалывать, но и прореживать. Сажают ее всегда гуще, чем нужно, а сейчас, чтобы свеколки к осени набрали силу и вес, им нужно освободить простор. Одну выдернешь — трем другим легче расти будет. А так они только друг у друга соки отнимают.
Начал и Борька дергать свеколки.
Солнце палило немилосердно. Поясница ныла и не хотела разгибаться. Шея затекла, и казалось — так теперь навсегда останется повернутой набок. На правой руке от бесконечных хватальных движений образовалась мозоль. Но Борька не сдавался. Если он и отставал от соперника, так разве что на самую малость!
— Так кто же это тунеядцы? — ядовито поинтересовался Борька у Белобрысого, когда оба они одновременно попытались распрямить спины и хоть на мгновение перевести дух.
— Беру свои слова обратно, — неожиданно миролюбиво ответил тот. — Вы вообще молодцы.
— «Молодцы»! — передразнил Борька. — А чего тогда вчера хамили? Нападать вздумали?!
— Кто нападал? — искренне удивился Белобрысый. — Вовсе мы вас не собирались трогать. Сам подумай: вшестером-то на целый лагерь кто полезет? — рассудительно добавил он. — Вот наговорили лишнего малость — это было. Но и нас понять нужно. Обидно нам. Тут почти все лето как бобик крутишься: сегодня — свекла,
— Ты это брось про пижона, — строго сказал Борька, хотя в душе насчет Дениса готов был согласиться с Белобрысым.
— Да вот я и говорю: подумали, мол, что пижон, — с готовностью кивнул тот. — Ладно, давай полоть, а то отставать начинаем.
И они вновь, согнувшись, шажок за шажком, поползли по полю, оставляя за собой вещественное доказательство своей работы — пучки быстро жухнущих на солнцепеке свеколок, уступивших свое право на жизнь более удачливым сестрам.
Вообще этот белобрысый Серега оказался при ближайшем рассмотрении вовсе не шпаной, а вполне нормальным парнем. Даже довольно симпатичным. И глаза у него не бесцветные, как Борьке вчера показалось, а голубые. Хотя не все ли равно, какие глаза! Важно ведь, что за человек!
— Слушай, — вспомнил вдруг Борька напоследок, — а козлом ты меня с чего вчера назвал? Тоже от обиды?
— Да нет, — охотно откликнулся Серега, — у нас и вправду козла Борькой зовут. Если не веришь, — он широко улыбнулся, — могу познакомить.
Борька улыбнулся в ответ. Сейчас ему это вовсе не казалось таким уж обидным. В конце концов, зовут же котов Васьками, коров Маньками. У них в классе есть девчонка, которую Соней зовут, а у другой девчонки — хомячиха по кличке Сонька. И ничего, никто не в обиде.
— Ме-е-е! — замекал по-козлиному Борька и сделал Белобрысому рожки.
— Перекур, работнички! — раздался крик.
Борька оглянулся. От кромки поля (то есть это в футболе называется «от кромки», а как здесь, Борька не знал) призывно махал руками какой-то дед. Подъехал он на телеге, на которой стоял огромный бидон. Не такой, с каким летом Борька бегает в очередь за квасом, а раз в десять больше. В бидоне оказалось свежее молоко. Вообще Борька не большой любитель молока, особенно когда он болеет, а мама заставляет пить его теплым, да еще чего-то в него намешав. Но это было совсем другое молоко! С большим куском хлеба, прямо руками отломанного от буханки (кстати, взрослые почему-то не понимают, что ломаный хлеб куда вкуснее, чем резаный), — отличный перекус.
Борька с Серегой уселись на телегу, поближе к лошади, которая время от времени отчаянно встряхивала головой, пытаясь согнать облепивших ее мух, ели хлеб, запивали молоком и смотрели на поле. На первых взгляд ничем оно особо не изменилось. Кто-нибудь даже мог сказать, что оно стало менее красивым — исчезли ласкавшие взгляд яркие пятна цветов. Но это впечатление было глубоко обманчивым. Это было теперь Борькино поле. Оно наделило Борьку затекшей шеей, ноющей поясницей, мозолью на руке. И это нисколько не огорчало его, а наоборот, вселяло в душу непонятную радость.