Лето волков

Смирнов Виктор Васильевич

– Махнем в Глухары?

– В Глухары? – парнишка подумал. – Вообще-то надо. Народ поднимать.

– А он чего, лежит?

– Кто?

– Народ!

Парнишка осознал шутку и улыбнулся, открыв два выщербленных передних зуба. Протянул руку:

– Просто активности не проявляют. Никола Абросимов. Секретарь райкома комсомола.

– Ну как, секретарь, покатим?

– Ладно! Только пистолет возьму и у мамы спрошусь.

– У мамы? – удивился лейтенант. – Может, я кого другого найду?

– В Глухары? Не, не найдете.

Лейтенант

забросил в бричку сидор.

Из кабины опустевшей полуторки выполз, пятясь задом, плотный маленький человек в мятом полотняном костюме. Шофер свернул карту, подал ему раздутый, как мяч, портфель, рулон плакатов и закричал:

– Кто за лектором с обкому?

– Я! – отозвался Никола и виновато вздохнул: – Думал, не приехал!

Лейтенант взял с сиденья свой сидор.

Лектор, держа под мышками свернутую карту, рулон, а в руке портфель, шел к бричке. Обернулся, прокричал шоферу:

– Правильно сказал: Жукова туда, Жукова!

– А то, – отозвался шофер.

Лектор забросил в бричку портфель и подал Абросимову карту:

– Сначала охватим тружеников села!

Комсомольский секретарь вздохнул. Он был расстроен. Вместо фронтовика получил в попутчики человека с портфелем.

3

У телеги стоял дедок. Лицо скособоченное, будто от укуса шершня.

– Отец, людей возишь?

– Жить якось надо, черта повезешь.

– Давай в Глухары! – лейтенант достал пачку тридцатирублевок.

– В Глухары! Та хочь мешок грошей – не поеду! – Дедок почему-то рассердился. – Торчишь тута, як пришитый, а он к ночи заявляется!

– Какая ночь? Солнце вон где.

– Так если б оно стояло. А то ж оно катится.

– Темноты, что ль, боишься?

– Темноты токо коты не боятся.

Вконец расстроенный сивоусый дедок сполз в телегу и огрел лошадь кнутом. Пробормотал: «Молодому жизнь копейка, а нам полтина». Телега загрохотала по булыжнику, усеянному кучками навоза. Раструб репродуктора вдруг завопил: «Сильва, ты меня не любишь»! Далее забулькало. Пацаны, наторговавшись, галдели: «Савел, рупь отдай…» – «Який рупь?» – «Забыл?» – «Назавтра в детдом спихнут». – «Убежи!» – «Он и так кажный вечер ремнем»…

4

На стене автостанции висело объявление, химическим карандашом по фанерке: «Летучки с 16 ч не ходют. А/станция и почта с 16 ч не роботае». Похоже, теперь в Малинце жизнь заканчивалась именно в 16.00.

Народ на станции, однако, устроился на весь вечер и ночь. Спали, кормили детей, курили нещадно. За перегородкой была видна склоненная голова, женщина в очках с толстыми стеклами читала.

– Телеграмму дать можно? – спросил лейтенант.

– Закрываемся! – женщина подняла голову и оказалась совсем молоденькой. – Пиши, лейтенант! – она улыбнулась.

На столе лежали полоски обойной бумаги. Лейтенант взял ручку, смахнул муху. Чернил в непроливашке не было. Достал огрызок карандаша. Провел по грифелю языком: «Тося! Я в Малинце. Буду завтра. Я очень…»

Задумался. Какая-то баба монотонно, сонным голосом рассказывала:

– Ходив до нее, ходил. Такий из себя рудый… А после дывлюсь: вже черный… Чи волос покрасыв, чи то другой… От время!

Лейтенант зачеркнул «очень». Зачем писать? Лучше сказать при встрече. Девушка за перегородкой прочитала, вздохнула. Стукнула печатью.

5

Меж стенами домов вклинились забегаловки типа «щель». Прочитал: «Буфет от Малинецкого сельпо. Посуда под залог». Над буфетом раструб репродуктора. Танго. «Счастье свое я нашел в нашей дружбе с тобой»…

– Мороженого… пива… и ситро, – сказал лейтенант.

– Пронесет, фронтовик, – продавщица немолодая, но тон игривый.

– Понос не пуля, согнет да выпрямит.

Она выбила ложку с мороженым в треснутую глиняную миску. Воткнула плоскую палочку. Мороженое показалось пресным, но у палочки был незабываемый вкус осины. И глиняная миска была знакома – с орнаментом «сосоночка» по краю. Так разрисовывали посуду на гончарне в Глухарах.

Кто-то коснулся его погона: девушка, симпатичная. В беретике.

– Фронтовик, угости мороженым.

Лейтенант отдал ей миску. Продавщица бросила на беретик мрачный взгляд и стала качать насос. Пиво полилось в глиняную кружку.

– А ты? – спросила девушка.

– Я только вспомнить хотел.

– А я Клава.

Репродуктор над щелью, хрипя, лез в ухо, как таракан на ночлеге в избе. Девушка ела мороженое, он пил пиво.

– А я Иван, – запоздало отозвался лейтенант. – Слушай, Клава, не знаешь, кто бы меня в Глухары отвез? Ну, может, мотоцикл у кого… За деньги.

– Не… В Глухары не повезут. Обратно темно будет!

– У вас тут куриная слепота, что ли, свирепствует?

В городском радиоузле снова поставили «Счастье свое»…

– А чего у вас везде музыка? – спросил лейтенант.

– Дух поднимают, – ответил беретик. – Потанцуем? Или разучился?

– Кто? Я разучился?

6

Звучало все то же танго. Лейтенант танцевал неважно. На спине его подпрыгивал сидор. Доски танцплощадки поскрипывали и прогибались. Сквозь деревья парка сквозило закатное солнце. Пары были составлены из девчат, которые не сводили глаз с фронтовика.

К ограде прилипли пацаны. Делились впечатлениями: «Клавка какого отхватила!» – «Да ну, лейтенант! В прошлый раз майор был». – «Майор был «рупь-двадцать», может, нога деревянная»…

– К девушке своей едешь? – спросил беретик.

– Ты че, гадалка?

– У тебя глаза в сторону. На туфли не наступай! Может, иголки везешь?

– Какие?

– Хоть какие. Швейные, штопальные, патефонные, «цыганки»… Дороже золота. Я знаю, как продать.

«Ты, только ты, и любовь, и мечты»… Динамик хрюкнул и зашипел.