Лето волков
Шрифт:
– Семеренков нужен, – сказал Иван.
– Вопрос какой?
– Простой: что делал при немцах?
– Глечики делал.
– А Нина?
– Учетчицей на гончарне. У ней тяги до глины не было. У каждого своя тяга. У тебя до девок.
Петько рассмеялся и выронил горшок из стопки. Горшок удачно упал на солому, которой выстилали подставы. Глумский погрозил хлопцу кулаком.
– Говорят, она исчезла, как немцы ушли, – сказал лейтенант, сдерживая раздражение.
Глумский посмотрел на Ивана с усмешкой.
– И снег.
– Что
– Тоже ушел. Как немцы ушли, исчез.
Попеленко прикрыл рот ладонью. Когда отнял, лицо было в смазке. Иван закусил губу, помолчал.
– Вы посуду через лес в Малинец возите, – сказал, наконец. – Оттуда – выручку. Бандиты не трогают?
– А им зачем село обижать? Люди обозлятся.
– Значит, у вас перемирие?
– Вроде того.
– Председатель, – сказал Иван. – Может, у вас не перемирие, а дружба?
Подростки, раскрыв рты, смотрели на Ивана и председателя. Орина выглядывала из гончарни, приоткрыв дверь. За ней светились лица Малашки и Галки. Глумский подошел близко к лейтенанту.
– Слушай, Ваня… Дед рассказывал. В старое время повадился в село медведь. В год двух-трех телят обязательно задерет. Зато волки ушли. А те резали без счета. Потому решили: «своего» медведя не трогать.
– Это к чему? – щурится лейтенант.
– К тому, шо живем не погано. Сюда налоговые инспектора и финконтроль боятся ездить. А ближе к городу голодно. Там все хозяйства обдирают как липку. Заметил, шо у нас не голодают?
Председатель пошел к гончарне.
– А что с медведем стало? – крикнул вслед Иван.
– Убили! – Глумский обернулся на миг. – Людей начал задирать.
25
– Я у них на конюшне банку с тавотом пригрел, – сказал Попеленко. – Не скрипит телега!
– Верни!
– Не! Буду нести обратно, подумают, шо хотел украсть!
Лебедка лениво потянула телегу по дороге к селу. Иван молчал.
– Вот вы сразу: шо было при немцах? Обижаете людей таким интересом. От людей отрываетесь, от коллективу.
– Кто коллектив, ты?
– И я. Все село. Люди. Бывает, конечно, лаются, доносничают, подворовуют… Нормальный коллектив. Вот про пушечную разведку вы не пояснили. На дереве, значит, не сидите. А як видите за десять верст?
Прикрыв свои действия телом, он извлек из-под соломы пузатую бутыль, кружки, сало в тряпице.
– Поближе до людей надо, – сказал рассудительно, наливая жидкость в кружки. – С уважением до личности.
26
Смеркалось. Серафима в сарае доила корову. Доносилось цирканье молока, бьющего из сосков в подойник, постукиванье копыт, удары хвоста о бока: донимали кормилицу злые вечерние слепни. На эти звуки накладывалось озорное пение девчат, собравшихся на площадке у пожарного била.
У сусида хата била, у сусида жинка мила,А у мене ни хатинки, нема щастя, нема жинки…В стройный девичий хор ворвался нескладный мужской дуэт.
Е у мене сусидонька, люба, мила дивчинонька.Корова, отдуваясь, выбирала остатки мешанки из ведра. Бабка, поднявшись с подойником в руке, вглядывалась в сумерки. Прислушалась.
Та не знаю, що робить,бо боюсь туды ходить…– пение приближалось.
– От тебе раз, – сказала Серафима. – Прямо сдается, мой дед повернувся.
…Попеленко, хотя и сам шатался, помог командиру попасть в калитку, при этом недопитую бутылку из рук не выпустил. Иван, отмахиваясь от песни, которая сама лезла в горло, пробовал вернуться к разговору.
– Понял? Артразведка бывает визуальная, инструментальная, оптическая, радиотехническая, звукометрическая, воздушная… и… и…
– А вы кто ж были? – спрашивает Попеленко.
– Визуальщик, если научно. По-простому, наблюдатель. Обычное дело.
Они одолели крыльцо. Серафима, открыв рот, наблюдала из сарая.
– Забрасывают нас… или сами… в тыл… маскируемся, засекаем цели. С радиостанцией, конечно.
– А если немец вас находит? – Обнявшись, они втискиваются в хату.
– Стараемся уйти.
– Куда? Кругом же немец!
– Если выхода нет, вызываем огонь на свои корди… координаты. Не сбивай меня!
– Я не сбиваю. Так шо, по вас свои вдарят?
– О, ты начал вникать. Поеду на фронт, возьму тебя с собой!
– Не, я вас лучше тут буду ждать.
Иван дошел до кровати и упал на нее. Попеленко стащил с командира сапоги, расстегнул ворот гимнастерки, поправил мокрую прядь волос.
Бросив взгляд через плечо, увидел вошедшую в хату Серафиму. Пояснил:
– Ну, от… А то бегает, переживает… Тепер все будет хорошо.
– Лес прочесать! – закричал вдруг Иван, приподнявшись, и тут же снова упал на постель.
– Вот, – обрадовался ястребок. – Приказ дал и отдыхает. Не хуже других командиров.
27
В кухне Попеленко поставил бутылку на стол. Серафима, делать нечего, полезла за закуской, бормоча:
– Ты, кум, шоб тебя перевернуло, немолодой, нутро укрепил, а ему ни к чему! И заповедь есть: «не вводи в соблазнение».
Но ястребок не слышал, говорил о своем.
– «Лес прочесать». Скоко зубцов в гребенке? – он вынул расческу. – Сто, не меньше. И то, вспотевши, не расчесаться. А скоко нас, ястребков? Вот побьют немца, армия прочешет лес, як бороной. А шо себя губить? – он осмотрелся, зашептал: – Я с бандитами прямо у лесе встречался. И от – живой-здоровый.