Летопись мужества
Шрифт:
Задолго до жаворонков появились в небе «юнкерсы» и «мессершмитты». Они упорно бомбят все дороги, стараясь создать пробки, заторы. Это им не удается. В летную погоду движение по фронтовым дорогам начинается с сумерками и кончается на рассвете. Наша авиация проявляет большую активность. В воздушных боях наши летчики обычно берут верх. Но бои жаркие - в небе, как и на земле. Немцы придерживали свою авиацию для весенних операций. Они были вынуждены выпустить ее в марте.
Особенность новой фазы войны - ее исключительная кровопролитность. Потери немцев на редкость велики. Но и наши потери чувствительны.
Трудно было бы нарисовать линию фронта - она оказалась
Почему немцы подвезли свои резервы? Почему они идут в контратаки? Они боятся дальнейшего отхода. Они во что бы то ни стало хотят удержаться на занимаемых ими позициях. И все же каждый день то здесь, то там наши части продвигаются вперед. Это медленное и трудное продвижение. Его значение сейчас не в километрах пути, не в названиях селений, а в перемалывании живой силы противника. Инициатива по-прежнему в наших руках. Если бы завтра замолкли наши орудия, остановились бы наши бойцы, на всем фронте воцарилась бы тишина - враг сейчас хочет покоя. Он принужден быть активным - в этом наша воля, наша тактика.
Мы видим сейчас в развернутом виде операции всех видов оружия. Вот только танки, как звери, подверженные зимней спячке, не торопятся. Немцы пускают танки небольшими соединениями - по пяти или десяти танков.
Снега очень много. Холода держатся позднее обычного. Следует предполагать, что весна будет дружной и распутица сильной. Так что вряд ли мы скоро увидим на Западном и Северном фронтах большие танковые бои. Но пленные рассказывают о приготовлениях немцев к танковому наступлению.
Пленные стали словоохотливыми, хотя, согласно инструкции немецкого командования, они должны «прикидываться дурачками». Зима явно сказалась на психике немецких офицеров и солдат: эти люди, привыкшие к слепому повиновению, начали думать. Разгадка проста: жестокий артиллерийский обстрел неизменно пробуждает мысли в голове молодого гитлеровца, я скажу - первые мысли. Я видел вчера одного пленного. На его голове были краденые дамские рейтузы - повязался от мороза. Он не был уже стандартным немецким солдатом. Он сам признался, что не отдавал чести офицерам: неудобно было подносить руку к рейтузам, да и офицеры отворачивались. Эта мелочь имела последствия: солдат, не отдающий чести, задумался и многое понял - под рейтузами в голове гитлеровца родилась человеческая мысль.
Меня больше не удивляет смелость наших бойцов - мы видим каждый день подлинных героев. Но меня не перестает удивлять смекалка каждого отдельного бойца. Еще вчера он был земледельцем, не видел ничего, кроме родного села.
И вот один в разведке он всегда перехитрит противника. Он прикинется мертвым. Он подползет к блиндажу. Он пропустит мимо танк. А потом вскочит и прикончит врага, кинет в блиндаж гранаты, подорвет танк. В его поступках как бы сказываются все разветвления мозга, и это особенно ясно, когда напротив автомат, - как иначе назвать солдата гитлеровской армии?…
Ночью у радистов я слушаю радио. Москва передает спокойные, сдержанные слова: «Существенных изменений не произошло». Мы знаем, что скрыто за этими словами: редкие по упорству бои, горы немецких трупов, смерть многих из наших героев, длинные эшелоны с ранеными, не смолкающий всю ночь голос орудий.
Вот говорит Берлин. Он нам сообщает, что дивизия, в которой мы находимся, «уничтожена храбрыми вюртембержцами». Странно: мы не заметили, что наша дивизия уничтожена. А вюртембержцы?… Я видел сегодня этих «храбрецов». Их вели в тыл. Один из них мне горячо доказывал: «У меня два дедушки рабочие и одна бабушка работала на фабрике. Я могу сказать их имена…» Он думал, что во всем свете люди интересуются одним - генеалогией.
Поворачиваю рычаг. Говорит дружеская станция. Она сообщает, что наши части заняли столько-то городов, и приводит названия. Я понимаю нетерпение зрителей. Но до чего, видно, не представляют там характера этих боев…
Сегодня на этом участке не занято ни одной деревни. Но сегодня на этом участке обнаружена еще одна немецкая дивизия, подвезенная из Франции. Если друзья издали не видят плотности немецкого фронта в России, может быть, они заметят поредение немецких гарнизонов на побережье Атлантики?
Впрочем, эти рассуждения выпадают из описания военного корреспондента. Что добавить? Что сейчас снова началась атака. Наши части дошли до развалин церкви. Вероятно, утром немцы будут атаковать. Бойцы говорят, что возле крайних домов они насчитали четыреста немецких трупов. Война продолжается.
28 марта 1942 года
У Гитлера нелады с метеорологией; два месяца тому назад он сказал: «Через несколько недель в России начнется весна», - а сейчас в небе порхают не жаворонки, но снежные хлопья.
Однако порой на солнце снег слабеет. Медленно, как бы нехотя, идет весна. Пока она скорей в календаре, чем в воздухе, но одно слово «весна» приподымает немецких солдат. Гитлер ведь убедил их, что весной они отыграются. Прежде в мире имел хождение миф о непобедимости германской армии. Этот миф погребен под русскими снегами. Теперь немцы уверяют, что они непобедимы весной и летом. Это эрзац мифа.
Дни весеннего равноденствия на фронте были кровопролитными. Я не случайно упомянул о равноденствии, об этом мнимом минутном равновесии между днем и ночью. Наши сводки сдержанно отмечают: «Ничего существенного». Но в марте погибло немцев больше, чем в декабре. Март был посвящен не русским городам, а немецким могилам. Я видел на фронте бои за небольшие высоты, за развалины деревушки. За обладание несколькими домиками, где жили десятки людей, умирали тысячи. Да и сейчас война бушует от Ленинграда до Севастополя.
До распутицы можно ждать некоторых перемен. Напрасно рисовать линию фронта. Немцы ее искажают: они берут города, окруженные нашими частями, и проводят через них прямую линию - с севера на юг. А между тем далеко на запад, за этой чертой, - наши части. Я укажу, например, что в одной, соседней с Московской, области немцы удерживают только магистраль и расположенные на ней города. Все остальное занято или частями Красной Армии, или партизанами. Союзные радиопередачи чересчур увлекаются слухами, полученными из третьих рук, - «берут» то один город, то другой. Можно, конечно, понять трудности газетного дела, но журналисты и радиообозреватели должны помнить о других, более серьезных трудностях войны. Я говорю это потому, что меня не раз огорчали дружественные неточности лондонского радио или английских газет, которые, не учитывая характера боев, зачастую слишком увлекаются втыканием флажков в карту.