Летучие бурлаки (сборник)
Шрифт:
Скажу вещь трудную и спорную, но мне действительно кажется, что самодостаточность не делает женщину моложе и ярче.
То есть некоторым женщинам втайне кажется, что если она будет в двадцать восемь столь же самодостаточна, как в восемнадцать, то и выглядеть она будет так же. И если она в тридцать восемь будет столь же самодостаточна, как в двадцать восемь, — те же двадцать восемь ей и дадут.
Но эта борьба всё равно обречена на поражение — самодостаточные девушки в восемнадцать лет неизбежно имеют некоторые преимущества перед самодостаточными женщинами
Женщине может казаться, что она стала выглядеть хуже оттого, что родила ребёнка. Но чаще всего женщина выглядит иначе ровно потому, что с тех пор, как она себе самой нравилась за удивительную стать, прошло, к примеру, пять лет. А то и десять. При чём тут ребёнок? — это время. Вы думаете, без детей оно не течёт? Оно течёт ещё быстрее.
Лучше бы женщина подумала о том, что приобрела.
Конечно, я прилагаю некоторые (очень серьёзные) усилия, чтобы моя любимая имела доступ к салонам красоты и к любым мастерам этого прибыльного волхования. Изо всех стран мира я привожу ей всякие скляночки и баночки, которые она пробует на себе (недавно призналась мне, что это успокаивает её, когда мы ссоримся), — и потом сообщает, какие подвезти в следующий раз.
Я подвожу.
Однако секрет её молодости, как мне кажется, кроется всё равно в других плоскостях.
Она не знает лишнего веса, с последней беременности не помнит, что это такое. Во-первых, дети качественно, быстро и без остатка уничтожают любые продуктовые запасы. Во-вторых, у неё так много забот, что ей элементарно некогда обедать. Традиционный наш обед выглядит банально: мы садимся за стол, съедаем несколько помидоров, сыр, пьём вино, по бокалу, не больше, потом чай — и дальше бегом по своим делам.
Завтрака и ужина у нас нет. На завтрак — сборы в школу, на ужин — уроки.
Её стрессы касаются в общем и целом только здоровья детей — а они, слава богу, всерьёз не огорчали нас в последние пятнадцать лет. Женщина, пытающаяся нагнать свою судьбу, переживает куда больше. Они ещё и курят очень часто. Очень часто и очень много. Мать четырёх детей не может себе позволить таких вольностей, сами понимаете.
Её жизненный график строг, как офицерская форма, — моя любимая стремится сделать все дела к 21:00 и немедленно лечь спать, потому что в 6:30 у неё подъём.
График удаётся выдержать не всегда, но тем не менее.
Ничего не держит человека в должном тонусе так хорошо, как постоянство, смирение и дисциплина.
Наконец, мы любим друг друга.
Во всех смыслах.
Любим и работаем над собою, а также друг над другом.
Да-да-да, осознавая, что любовь — это не дар, а труд, и ещё какой труд: непрестанный, ежедневный, послаблений не предполагающий.
Впрочем, моя любовь даётся мне гораздо проще — она же красивая, моя жена. Красивая и молодая. Этот мой многодетный, коротко стриженный подросток, брюнетка со вполне себе престижными формами.
…ещё её однажды приняли за мою дочь.
Хотя я вроде тоже нормально выгляжу.
Надо, наверное, поменьше ходить с друзьями в модные
Убить в себе актёра
Все мы смотрим кино и любим читать всякие глупости про артистов. Вроде давно уже понятно, что ничего такого необычайного не прочитаем, а всё равно тянет.
Одновременно с этим каждый второй из нас уверен, что работа артиста — сущая ерунда, и хлеб свой они едят едва ли не даром.
Если вы вдруг в этом не уверены, то вы тогда каждый первый, а второй — это как раз я.
По крайней мере, до недавнего времени я именно так и думал: актёрская жизнь — это поедание сливок, бесконечные фотосессии и раздача интервью, полных многозначительных банальностей.
Ладно там ещё театр — это куда ни шло: во-первых, в театре надо запоминать огромный текст, во-вторых, такая толпа на тебя смотрит, и если ошибёшься — все заметят, позорище какое!
Другое дело — кино.
Текст можно выучить за десять минут перед сценой, а облажаться совсем не страшно — ну, режиссёр обругает, а вообще на съёмочной площадке все свои, так что пожурят и простят.
В кино я попал совершенно случайно. Мне уже несколько раз предлагали что-то там сыграть, но, прекрасно зная, что никакой природной склонности у меня к лицедейству нет, я немедленно и без раздумий отказывался.
Когда позвонили в очередной раз, и потом ещё несколько раз (я всё не брал трубку), мы с детьми, женою и большой собакой находились в деревне.
Чтоб поговорить по телефону, который в тех местах обычно еле ловит, мне пришлось встать из-за обеденного стола, выйти на улицу и пройти до ближайшего, самого крупного в деревне столба — мобильный более-менее включался только там.
— Чего хотим? — спросил я у телефона, перенабрав.
Мне вкратце изложили суть дела: снимается сериал, хотели бы меня видеть в одной из ролей.
— Да ну, нет, — отмахнулся я.
— Вы всё-таки подумайте, — сказали мне, но я уже отключился.
Вернулся за стол, жена спрашивает:
— Чего там?
— Да вот опять в кино предлагали сниматься.
Тут и возникли непредвиденные факторы. Дело в том, что, когда мне предлагали сниматься в прошлый раз, дети мои были ещё не столь взрослы и убедительны, мало того, возможно, их было на одного-двух меньше.
А тут все четыре как закричат:
— Папа, снимись в кино!
Почему-то им показалось это очень нужным и важным.
Я опять отмахнулся, но они не отставали.
За обедом не отставали, за ужином, и на следующее утро тоже.
Жена почему-то их поддержала, хотя она как раз больше, чем кто-либо другой, охраняет меня от легкомысленных поступков.
Отступать было некуда, близким я не отказываю.
В общем, когда мне позвонили в следующий раз, я сказал: ок, выезжаю.
Сценарий прочитал уже в поезде, да и то — лишь свои сцены. Там сериал на двадцать серий, про бандитов и правоохранителей, я шесть лет работал в этих сферах, мне уже не очень интересно про такое читать.