Летучие бурлаки (сборник)
Шрифт:
Но даже такие титаны ничего не могли поделать с нашими чернозёмными самородками.
«Может, плохо знают молодых?» — думаю я кисло, разглядывая оппонентов.
— Ну, смотрите тогда на следующее поколение — пятидесятилетних! — восклицаю. — Чьи имена на слуху? Про Алексея Иванова уже говорили, ладно. А русского писателя-почвенника Алексея Варламова, кстати, лауреата «Большой книги», знаете? Такой, с бородой? А? Нет? А русского писателя-почвенника Олега Павлова, кстати, лауреата Букеровской премии, знаете? Тоже такой, с бородой? Опять нет? А ещё одного русского
Страшно молвить, но ведь и Виктор Пелевин — русский писатель. И, не бросайте в меня чугунком, Владимир Сорокин — не менее русский писатель.
Мы уж не говорим про Юрия Полякова.
В книжные магазины-то ходите, милые? И что, никого не увидели там, кроме Шендеровича?
…Есть, никто не спорит, и некоторая компанейщина, и клубы по интересам, и застарелая вражда, и премии для своих, и журналы для наших, и государственное осмысленное оглупление реально самого читающего в мире советского читателя, и прочее, и прочее.
Есть, наконец, собственная человеческая судьба, которая иной раз гнобит человека так, как никакие окололитературные твари не сумеют.
Но главная социальная проблема всё равно заключается в другом.
В России писателей теперь больше, чем читателей. С какого-то момента это перестало быть риторической фразой и превратилось в скучную статистику.
Смотрите.
Если подсчитать членов всех писательских союзов — наберётся тысяч пятьдесят человек. Если прибавить к ним авторов литературных «толстяков», далеко не все из которых являются членами союзов, — ещё тысяч десять. Плюсуйте пользователей сайтов «Проза. ру» и, навскидку, «Художники войны», — вот вам полмиллиона одних писателей.
А среднестатистический тираж книги — три, ну, пять тысяч экземпляров!
Как же так может быть?
Если б писатели читали друг друга — мы бы жили в своей маленькой прекрасной стране, с десятками и сотнями тысяч друзей и соратников, понимающих и слышащих всякого пишущего.
Но дело обстоит несколько иначе.
Вот вы, к примеру, писатель, и, читая этот текст, ужасно сердитесь на меня. А теперь перестаньте на минутку сердиться и вспомните, сколько книг наших современников вы прочли за последний месяц. Ни одной ведь? А за год? Три? Две? И до конца дочитали?
Нет? А чего там читать, правильно, чушь всякую.
Но чего ж вас-то должны читать до конца?
Жизнь порой бывает несправедливой и подлой, но чаще всего она просто платит человеку взаимностью.
Нынешние писатели — они сплошь и рядом читатели так себе.
По моим наблюдениям, читают книги люди, которые сами, как правило, ничего не пишут. Их осталось мало, но они ещё есть, и на них вся надежда.
Сколько раз я бывал на спецкурсах и лекциях для молодой литературной поросли. Если, к примеру, литературные встречи проводятся далеко за городом, куда надо ехать час-другой-третий, молодые писатели ведут себя как среднестатистические пассажиры метро и электричек: смотрят на пейзажи и думают свои ужасно умные мысли. Нет бы книжку достать, полистать. А когда раскроют
Как сказал один молодой писатель: «Я не читаю книг и не считаю нужным. Ведь корова, которая даёт молоко, — сама не пьёт молока».
Каков остряк. Только не спрашивай теперь, почему за твоим молоком не строятся в очередь. Мало ли откуда ты его надоил.
Помню, в середине нулевых года три провёл я на литературных семинарах в Липках, самых масштабных в России. Там набирали группы из десятка-другого молодых литераторов со всей страны — и с этими группами работали настоящие взрослые писатели: два мастера на каждый класс.
Общаясь со своими одногруппниками, я вскоре осознал очень важную вещь: они, за редкими исключениями, не читали ни одной книжки своих мастеров и делать этого не собирались.
А мастера-то их читали! Всех, кто был в группе! Ну, они старые, эти мастера, им заняться больше нечем.
Впрочем, эти мастера — тоже тоскливые исключения.
Потому что иные провинциальные отделения писательских союзов — кошмар не меньший, чем сборы молодых и ранних. Тут молодые, самодостаточные и надутые дураки, там — древние и озлобленные. Ничего давно не знающие, но всех презирающие неистово и горестно.
Влезут в свою паутину, покроются мхом, вырастят мутные, подозрительные глаза — и глядят этими подозрительными глазами из паутины: не жид ли приехал? А кто тогда?
«Вы там, в своей Москве…», — говорят.
Я к ним в их миллионник приехал из своей деревни, где живёт пять человек, а они мне про мою Москву рассказывают, вот ведь, а.
Хотя большинство из них, слава богу, и не доходят на встречи.
Видел тут в одном чудесном писательском блоге запись: «К нам в Петербург приедут Быков и Прилепин. Не хочу отвлекаться на эту мелкотравчатую суету. Лучше пойду и напишу несколько волшебных строк».
Прелесть.
Иди напиши несколько волшебных строк, волшебник.
Своим волшебным пером.
Достоевский круче, чем нефть
Профессию литератора скоро упразднят. Надо это спокойно признать.
Маяковский и Есенин жили на свои стихи. Вознесенский и Рождественский очень хорошо жили на свои стихи. Астафьев и Белов жили на свою прозу. И Василий Аксёнов тоже — пока не уехал.
Те, кого публиковали, — жили на свой литературный труд.
Те, кого не всегда публиковали, — работали кем попало. Отсюда апокриф, что Андрей Платонов был дворником при Литературном институте. Вот какая, мол, проклятая советская власть. Сегодня сорок лучших писателей могут устроиться дворниками при всех институтах Москвы — никто и бровью не поведёт: а чего вы хотели, господа? Чтоб вас кормили за ваши метафоры?
Есенин в 1924 году хвалился, что только ему, Маяковскому и Ахматовой платят по рублю за строчку. Рубль — он весил тогда. У Маяковского была первая в Москве иномарка, с личным шофёром. Есенин вывез из деревни в Москву двух своих сестёр, снял им жильё, они начали учиться.