Летучие мыши появляются ночью. Та, которой не стало. Табакерка императора
Шрифт:
— По мнению Димова, выходит, что образное мышление не логическое мышление, — сказал он, глядя неподвижными выпуклыми глазами. — Я хочу спросить у товарища Димова, правильно ли я его понял.
— Не совсем правильно, — улыбнулся с места Димов.
— Искренне сказано — но тогда я тебя не понимаю.
— Значит, ты меня невнимательно слушал. Я сказал, что образному мышлению не должна мешать логика рассуждений. Что это значит? Очень просто: я считаю так — не надо примешивать образы к моим логическим рассуждениям. Образы: должны жить свободно, своей собственной, присущей им жизнью. Я должен лишь внимательно наблюдать за ними, а потом проанализировать и обобщить результаты в соответствии с возможностями логического мышления. Это ясно?
Димов произнес все это, повернувшись спиной к залу, стоя Шлицом к докладчику. И чувствовал, что его не очень–то поняли.
Докладчик заморгал.
— Ты хочешь сказать, что криминалист прежде всего должен быть хорошим психологом? Я не возражаю, это общеизвестно.
— Хороший психолог, к сожалению, еще не все, — сказал Димов. — Хороший психолог составляет правильное представление об объекте. Но после этого он должен суметь вывести его на сцену своего воображения. Вот о чем речь.
Подобные мысли занимали его, пока он мерил шагами добела отмытый пол своей комнаты. Было половина второго, он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Раздражал его только тяжелый запах цветов, растущих под окнами. Они могут быть красивыми — их дело, — но запах мешал ему думать. Все же на сцене его воображения начали мелькать какие–то образы, бесплотные и безмолвные.
Спускаясь вниз, чтобы побриться, он узнал, что его ожидает. На этот раз то был жареный перец, фаршированный таинственной смесью, рецепт которой был известен только хозяйке. Преодолев застенчивость, он с аппетитом проглотил четыре штуки.
— Положить еще?
— Ну разве что еще один! — ответил он, стыдясь своего обжорства.
Хозяйка положила ему еще три, из которых он оставил один — так, из ложной скромности. Потом он снова поднялся в свою комнату, закрыл окна и просидел час над документами, найденными в карманах убитого. В них не было ничего интересного: преимущественно служебные счета, расписки, удостоверения. Не было даже обычной записной книжки с телефонами. Все–таки на некоторых счетах и расписках Димов обнаружил несколько софийских телефонных номеров. Только один номер, написанный большими цифрами на последней странице паспорта, был четырехзначный — провинциальный. Все телефонные номера написаны шариковой ручкой, и только этот химическим карандашом. Наверное, Кушев боялся его потерять, рассуждал Димов, раз записал на собственном паспорте.
К трем часам Димов вернулся в участок и сразу же приказал проверить, кому принадлежали телефонные номера, найденные в документах. Потом сам позвонил в Перник по номеру, записанному на паспорте убитого. Спустя немного в трубке прозвучал уверенный мужской голос.
— Слушаю.
— Это техникум керамики? — спросил Димов.
— Да, что вам угодно?
— Говорят из милиции, могу ли я приехать к вам?
С ответом не спешили.
— У нас сейчас ремонт, но, пожалуйста, приезжайте. Только не позднее половины пятого.
Димов уже собрался идти, как появился отдохнувший Паргов.
— Я еду в Перник, — сообщил Димов. — Позвони в Гулеш. Пусть Пырван организует наблюдение за Нестеровым и Кыневым. О Нестерове ты знаешь, но сейчас я обращаю твое внимание и на Кынева. Ни в коем случае он не должен заметить, что за ним наблюдают.
— Не очень–то легко это сделать, — сказал Паргов. — Это ведь не город, все как на ладони.
— Как–нибудь постарайтесь.
Надо было спешить, чтобы вовремя приехать в Перник. С трудом Димов нашел шофера в закусочной за стаканом бузы.
— Поднимайся! И разрешаю тебе на этот раз не соблюдать правил движения.
— Ты разрешаешь, а жена не разрешает, — улыбнулся шофер. Однако он привез Димова к техникуму вовремя. Здание оказалось новым, но по виду старым и довольно некрасивым. Ремонт был не бог весть какой — проводили паровое отопление.
Конечно, не мешало бы сделать это при строительстве здания или хотя бы во время летних каникул. В дирекции находилось только двое — мужчина и женщина. Мужчина оказался директором техникума, было ясно, что именно с ним шел разговор по телефону.
— В чем дело? — спросил он с едва скрываемой тревогой.
— Мне надо поговорить с товарищем Замфирской.
— Вот она, — с облегчением произнес директор. Димов подошел к столу, стоящему в углу комнаты, где сидела высокая, очень худая женщина лет тридцати пяти.
Несмотря на сросшиеся мужские брови и чрезмерный пушок над верхней губой, ее узкое лицо не лишено было привлекательности. И она действительно была бы симпатичной, если бы не держалась столь чопорно. Когда наконец она повернулась к Димову, он отметил, что взгляд у нее глубокий, прямой, волевой. Димов готов был ожидать чего угодно от встречи с бывшей подругой Кирила Кушева, но такой он ее себе не представлял.
— Я из милиции, — представился он.
Взгляд ее стал явно недружелюбным. Очевидно, его организацию в техникуме недолюбливали. Это раздосадовало Димова.
— У меня для вас неприятная новость! — сказал он сухо. — Сегодня ночью убили вашего приятеля Кирила Кушева.
Тут же пришлось прибегнуть к валерьянке, но и она мало помогла. Боясь, как бы женщина не упала в обморок, Димов без особых угрызений совести несколько раз хлопнул Замфирскую по щекам. Наконец, когда директор выплеснул ей в лицо целый стакан воды, она кое–как пришла в себя. Открыла глаза, и ее мутный взгляд вскоре стал вполне разумным.
— Пойдемте, — сказала Замфирская.
Димов подумал, что плохо ее расслышал.
— Куда пойдем?
— Домой! Я живу поблизости!
— Да, конечно. Но вам надо вытереться.
Замфирская с удивлением прикоснулась к мокрому лицу.
— Кто это себе позволил? — резко спросила она.
Директор виновато молчал. И Димов на мгновение почувствовал себя провинившимся учеником перед сердитой учительницей.
— Давайте не будем вдаваться в подробности! — миролюбиво сказал он. — Это сделано для вашего же блага.