Летящий и спящий (сборник)
Шрифт:
Когда скрипку помещают в футляр, она смотрит оттуда, как старинный портрет из узкой темной рамы или из окна. Что она живая, у меня и прежде не было никакого сомнения. Но с некоторых пор я стал ловить себя на мысли, что ревную тебя к инструменту, не хочу, чтобы ты играла.
— Часами упражняешься. Ты погубишь свое здоровье. Может быть, поедем куда-нибудь?
— А как же я буду играть на конкурсе?
— Но надо же и отвлекаться. К тому же мы сегодня, если ты помнишь, обещали.
— Не хочется что-то, там всегда скучно,
— Но сегодня там кое-кто будет. Звонили.
— Знаю я этого «кто-то», еще часок.
Через час.
— Все. Давай собирайся, не успеем.
Я отбираю у тебя скрипку, будто в шутку, но когда хочу положить инструмент в футляр, струна с визгом обрывается и больно стегает меня по руке и лицу.
— Твоя скрипка ударила меня!
— Вот негодная.
— Она нарочно!
— Не будь ребенком. Где? Сейчас заживет.
Ты целуешь меня в горящую полосу на щеке, и вправду она утихает. Я поворачиваю тебя к себе и долго целую. Наконец-то я чувствую твои губы своими, всю тебя. Теперь я бросаю на твою скрипку злорадный торжествующий взгляд. Вид у нее брезгливо-недовольный, вытянутая физиономия.
— Смотри, она сердится.
— Это потому что хозяйка уходит в гости.
— Ты думаешь, она скучает?
— Она всегда. Потому и не слушается, когда возвращаюсь. Звучит резко, мне назло.
— Она любит тебя. Тебя и вещи любят, и деревья. А меня — все норовят веткой ударить.
— Главное — чтобы я тебя любила.
— Нет, ты мне изменяешь.
— С кем же я живу, по-твоему?
— Кто тебя знает, может, со мной. А может, с тем, кто возникает между нами.
— Вот, я взъерошу ему волосы.
— Это ты — мне.
— Нет, ему.
— Ты видишь его?
— Я вижу тебя. Обними меня.
— Твои губы… Я готов без конца повторять: твои губы… Чувствуешь?
— Люблю твои руки.
— Это не мои руки.
— А чьи же они? Чужие?
— Это его руки. Тише, не спугни его. Вот сейчас он обнимает тебя. И целует. Блаженство. Раньше он этого никогда не испытывал… Он давно тебя любит, давно… Это я тебя люблю, это я…
Вдруг я с ужасом осознаю, что все это говорим и чувствуем не мы, что, возможно, нас подменили. Кто же? Кто? Наши незримые соседи? А где же мы? Сколько нас? Двое или четверо? Или мы затеряны в причудливых складках реальности, в бесконечной толпе наших повторений, изменений и лишь иногда находим и узнаем друг друга среди чужих и чужого.
ОТРАЖЕНИЯ
1
Вынырнул из зеркала и стал искать негодяя, которого отражал. Вот он в стороне за ширмами, в недосягаемости — спит, босые ступни из-под простыни высовываются.
Как он кривлялся, какие гнусности заставлял повторять! Однажды прижался голый — горячий к холодному стеклу, я ведь не хотел, что оставалось делать, почти
Сам себя, подлец, любит, а притворяется. Ненавидел с тех пор подчиняться ему. Месть свою обдумывал, когда тот из комнаты выходил, в развоплощении. И теперь —
Наклонился, крепко схватил за лодыжки спящего — и не успел тот опомниться — дернул и втащил его к себе, в свою опрокинутую комнату, бросил на свою кровать.
Снова выплыл наружу, все там искривилось мучительно — зигзагами: «а?», «что?», «почему?», только поверхность кругами пошла. Выскочил, стряхнул с себя блестящие капли амальгамы. Крест-накрест наискосок запечатал — провел руками. Успокоилось зеркало. Все стало ровно.
Быстро скользнул в еще не остывшую постель, завернулся поудобнее в свежие простыни, вытянул ноги свободно. Как тот. И, не раздумывая более ни о чем, погрузился в успокоительный сон. Пусть теперь тот поворочается, подумает, кто кому хозяин!
2
— У тебя вроде сердце справа, — недоуменно сказала она, подняв темную головку с моей смуглой груди.
— Когда я с тобой, у меня всегда сердце не на месте, — испуганно нашелся, пошутил я, ощущая, как сильно оно забилось.
Долго она смотрела снизу вверх большими темными глазами, недоверчивыми, я бы сказал.
— Что-то я последнее время тебя не узнаю. Какой-то другой стал.
— Какой другой? — не выдержал я.
— О чем ты думаешь, легкий какой-то, будто тебя нет со мной. Да ко мне ли ты прикасаешься?
— Мои заботы — это мои заботы, — вздохнул я, обнимая ее. — Главное — я тебя люблю.
«Как бы не так! — думал я. — Я люблю твое отражение в зеркале над нами. Уж не знаю, что вы здесь испытывали, но нам, над вами, было блаженство!»
Я посмотрел вверх на опрокинутых над нами — на эти смуглые тела, темную головку и чужую мужскую руку пониже спины на бедре. И ревность остро кольнула меня. В сердце, которое справа.
3
Отовсюду, как из-под воды, отражение смотрело на меня с упреком. Даже из автомобильного зеркальца.
Вообще он выглядел неважно. Серая трехдневная щетина покрывала его скулы и подбородок. Я невольно провел рукой по лицу. Вот и я забыл побриться.
В душе нарастала странная усталость. Будто не сама усталость, а бездушное отражение ее. Но от этого было не легче. Я и не знал, что здесь, в этом мире, ни минутки покоя телу. Не то что там, хозяин отвернулся, вышел за дверь — и уже делай, что хочешь, можно и развоплотиться, раствориться в общем безличье. Главное — успеть, если войдет. И даже встретить его настороженной улыбкой.