Лев и ягуар

Горелик Елена Валериевна

— Да, я могу гарантировать, что сеть не откажет в момент запуска, — совершенно серьёзно сказал Мартин. Он тоже отнюдь не помолодел за эти годы, да и южный климат ему, европейцу, не очень-то нравился. Но куда деваться? — Мы провели уже десятки испытаний, лампы вполне надёжны. Ни одна не лопнула в момент включения. Секрет оказался не в вакууме, а в отсутствии кислорода. Видите этот налёт у цоколя и два тонких проводка? Мы вплавляем кроме положенных электродов с нитью ещё эти тонкие электроды и присоединённое к ним легко воспламеняющееся вещество. Именно воспламеняющееся, а не взрывчатое. Когда воздух частично откачан а баллон запаян, мы пропускаем ток через эти электроды. Вещество вспыхивает и выжигает весь кислород внутри лампы, после чего её можно подключать

в сеть без опасения, что нить сгорит.

— Лихо, — согласилась Галка. — А нить металлическая?

— Нет, пока ещё карбонизированная хлопчатобумажная. Увы, месторождениями вольфрама Сен-Доменг и соседние страны обделены, — на строгом лице Мартина весёлая улыбка казалась какой-то чужой.

— Как долго может работать ваша лампа?

— Вы имеете в виду продолжительность непрерывной работы? От сорока до семидесяти часов. С выключениями, то есть, в нормальном бытовом режиме — в среднем проработает около года.

— А будет совсем неплохо для начала, — согласилась Галка. — Конструкция проста, в генераторе и гидростанции тоже ничего сверхсложного нет. Так что Европа довольно быстро обзаведётся таким вот новшеством, это не белый порох. А за Европой подтянутся уже и другие части света…

— Вы этого хотите, фрау капитан? — спросил немец. — Я полагал, вы примете меры для сохранения секрета электросети.

— Мартин, это не тот секрет, который можно удержать. А также не тот, который нужно удерживать. Всё равно пройдёт не меньше полувека, пока его внедрят в быт. Вы и сами можете это подтвердить — сколько времени прошло от первых лампочек Свена до электрического освещения в каждом немецком доме? А у нас, между прочим, и в начале двадцать первого века в глухих сёлах освещают дом керосинками и топят печи донецким угольком. Совсем как здесь, правда?.. Короче, герр гауптман, — заключила настырная дама, — будьте любезны применить свои знания на благо человечества. А человечество в благодарность поставит ваше имя наравне с упомянутыми вами Лейбницем, Гюйгенсом и Ньютоном.

— Ну, если так… — негромко рассмеялся Мартин. — Я действительно честолюбив, фрау капитан. Но стараюсь хорошо это скрывать.

— Какими судьбами, Воробушек? Неужто наконец забросила свои бумажки?

— Да нет, просто сегодня бумажек было поменьше. Вот и освободилась раньше… Здорово, Хайме!

Хайме быстро утряс свои дела — он явился на оружейный завод оформить заявку на партию тяжёлых снарядов для крепости Осама, где после списания на берег служил интендантом — и они пошли в порт, посидеть в таверне Причарда… Хирург тогда действительно отпилил ему ногу ниже колена. Первое время, как зажили раны и списанный боцман смог передвигаться с помощью костыля, он чуть не ежедневно приходил в порт и с грустью смотрел на корабли. Когда ему приставили к обрубку грубую деревяшку, комендант крепости Франческо Бенедетти предложил толковому метису место интенданта. Хайме согласился. Местечко не особо пыльное, жалованье неплохое, а за каждодневными заботами отходит на второй план свирепая тоска по морю. А недавно какой-то мастер вырезал для него удобный деревянный протез, удачно имитировавший человеческую ногу. Даже ступня, приделанная на хитрой железной конструкции, могла немного двигаться. Хайме, освоившись с новинкой, завёл моду носить высокие испанские сапоги, и со стороны казалось, что никакой он не увечный. Ну, там, прихрамывает чуть-чуть на правую ногу — подумаешь. Военные моряки и пираты крайне редко могли похвастаться целой шкурой… Однако на борт «Гардарики» ему, претерпевшему такой значительный телесный ущерб, ходу больше не было: пираты искренне верили, что увечные отнимают удачу, и списывали их на берег, предварительно выплатив щедрую компенсацию.

— А жаль, чертовски жаль, — Хайме вздыхал над кружкой рома. — Как послушал, чего наши в Бостоне при штурме натворили, так обида меня взяла. Такая заваруха — и без меня!

— Всему когда-нибудь приходит конец, братан, — успокаивала его Галка. Ром она по-прежнему не жаловала, но её кружка тоже не пустовала: Причард, зная её вкусы, всегда

держал про запас хорошее красное вино. — И мне однажды придётся оставить мостик. Даже «Гардарику» когда-нибудь спишут. Одно я знаю точно: мне есть для кого стараться, пока «Гардарика» на плаву и я ещё чего-то могу в смысле командовать кораблём.

— Ты о своих пацанах, что ли?

— И о них. И о дочках Жерома, и о детях Билли — Джиме и Марго. И о …племянниках. Пожили для себя — теперь живём для детей. А ты? Столько девчонок кругом, и до сих пор ни одна не смогла утянуть тебя под венец?

— Кому я нужен — с деревяшкой вместо ноги? — хмыкнул Хайме. — Хотя… Есть тут одна семейка — отец с дочерью. Папаша рыбачит, дочка учится. Хорошая девочка. Я ей тоже вроде не противен. Только две загвоздки: девочка требует, чтобы я дождался, пока она выучится, а это ещё полтора года. И папаша кривится. Хоть и рыбак, но у него герб и родословная. А что у меня есть, кроме чина лейтенанта и интендантской должности?

— Постой, ты случайно не о тех басках говоришь? — удивилась Галка. — Отец рыбак, а дочь — пока единственная девушка, поступившая на учёбу в университет? Как там их фамилия… Блин, забыла…

— Точно. А по фамилии они Ариета.

— Ну, тогда девушка права: дай ей доучиться. А как выучится и пойдёт учительствовать, покупай хороший дом и нанимай прислугу — учительскую работу она точно не бросит.

— Папашу поможешь уломать?

— Нет проблем, уломаем. Денежки есть?

— Водится маленько.

— Тогда прими мой совет — сговаривайся о покупке дома уже сейчас. Через полтора года тут недвижимость намного дороже будет.

— Ладно, — согласно кивнул метис. — Сегодня же пойду в контору, узнаю насчёт дома… Э, да там, никак, зашевелились в порту! — присвистнул Хайме, выглянув в окошко. — Что-то случилось.

— Пошли, посмотрим. — Для Галки каждый день «что-то случалось», она к этому привыкла. А для Хайме, обречённого вести жизнь «сухопутной крысы» всё же развлечение…

— Фрегат. То ли испанский, то ли португальский. Но флаг наш. И идёт с юго-востока. А паруса-то какие! Просто загляденье!

Паруса в огне заходящего солнца сияли так, словно их сделали из дорогого сен-доменгского хрустального стекла и выставили на свет. Впрочем, они и должны были так сиять: шёлк. Хороший, стоивший бешенных денег китайский шёлк. Галка ещё не была уверена на сто процентов, но она догадывалась, кого могло угораздить прицепить на реи целое состояние. «Вряд ли наш шевалье прошёл весь путь под шёлком. Скорее, приказал поставить эти паруса в нескольких лигах от берега… Тоже мне, капитан Грей нашёлся! — мысленно хихикала мадам генерал. — Последний романтик, блин… Жалко, что паруса не алые. Тогда я бы точно знала, что ему сказать…»

Через час фрегат уже бросил якорь в бухте, и Галкины подозрения полностью оправдались. Спустя пять лет в гавань Сен-Доменга явился не кто иной, как шевалье де Граммон, считавшийся пропавшим в далёкой Африке, на Берегу Скелетов. Действительно, только ему могло прийти в голову поставить шёлковые паруса. И только ему могло приспичить одеться по-европейски, но с роскошью индийского магараджи: на него больно было смотреть от блеска многочисленных бриллиантов и рубинов. А смуглые усатые рожи гребцов, их синие чалмы и восточные одежды сразу сказали Галке, в каких краях блистательный — в прямом и переносном смысле — шевалье сумел нажить такое гомерическое состояние… Вид великолепного капитана вызвал массу эмоций у моряков и зевак, столпившихся на пирсе. Горожане, особенно молодёжь, не скрывали удивления и восхищения. Бывалые пираты качали головами и обсуждали открывшееся им зрелище: столько драгоценностей на себя не навешивали даже испанские гранды, падкие на золото и блестящие камушки. Хайме, всякое повидавший на своём веку, и тот округлял глаза: «Ни черта себе! Во разжился мужик! И у кого он столько украл?..» Зато Галка посмеивалась. А когда шевалье де Грамон, наживший не только кучу денег, но и седину, лихим молодцом выпрыгнул из шлюпки на мол, она сделала индийское намасте — приветствие — сложив руки и поклонившись.