Лев Толстой: Бегство из рая
Шрифт:
Какая прекрасная запись! Если бы она могла постоянно находиться в этом состоянии понимания того, что с приближением к смерти, приближением к Богу Толстой начинает бережно обрывать все ниточки, связующие его с внешним миром, и мешать ему в этом нельзя!
В июне 1908 года Чертков приезжает с семьей из Англии и поселяется на даче близ станции Козлова Засека.
8 декабря С.А. пишет в дневнике: «Чертков, который бывает у нас каждый день, вчера вечером пошел в комнату Льва Николаевича и говорил с ним о крестном знамении. Я невольно из залы слышала их разговор. Л.Н. говорил, что он по привычке иногда делает крестное знамение, точно если не молится в ту минуту душа, то тело
Даже перекреститься Толстой не мог без посторонних комментариев!
Чертков ревнует Л.Н. к православию, а жена – к его прежним женщинам. В начале 1909 года, переписывая рассказ «Павел Кудряш», она замечает в дневнике:
«Да если бы в нем было немножко больше деликатности, он не называл бы своих бабьих героинь Аксиньями».
Но ревность к Аксинье (к тому времени уже пожилой крестьянке, продолжавшей жить в Ясной Поляне) это ничто, по сравнению с ее ревностью к Черткову. Когда «разлучник», «красивый идол» поселяется рядом и почти ежедневно появляется в их доме, в ее доме, жена Толстого начинает невыносимо страдать. И преодолеть эти страдания не в ее душевной власти.
С.А. была натурой страстной и непоследовательной. Когда в марте 1909 года после неоднократных доносов тульских властей Черткова в трехдневный срок высылают за пределы Тульской губернии, С.А. как будто возмущается не меньше мужа. «Тяжелая весть о высылке Черткова из Тульской губ., – пишет она в дневнике. – Все плакали». Она даже отправляет письмо в газеты: «Высылка Черткова и наказание тем, кто осмеливается читать и давать книги Толстого, есть мелочная злоба на старца, прославившего во всем мире своим именем Россию…»
Зеркально повторяется ситуация 1901 года, когда она воевала за мужа с Синодом. И теперь, не испытывая ни малейшей симпатии к Черткову, она сражается тоже не столько за него, сколько за Л.Н., опасаясь за его душевное равновесие. «…расстроен Лев Николаевич… У Льва Николаевича нога пухнет».
Невозможно сказать, что больше руководило С.А. во время написания письма – гражданский порыв или забота о здоровье мужа. «…сердце Л.Н. нехорошо». «…ему лучше, но он не бережется». «Лев Николаевич лежал, ничего весь день не ел, сонлив и слаб, и на душе опять тяжелое ожидание чего-то страшного».
И еще больна внучка Танюшка, с которой бабушка Соня, едва пригреет мартовское солнце, выходит гулять на террасу яснополянского дома.
В кого бросишь камень? В.Г. страдает от властей, Л.Н. – от невозможности общения с Чертковым, его жена – от того, что страдает муж, и еще больше, что он страдает из-за В.Г.
Распутать этот психологический узел было невозможно. Можно было только разрубить.
И на всё это накладывается понимание, что Л.Н. скоро умрет, и возникающая в связи с этим проблема литературных прав. Приезжая по делам в Москву, С.А. обязательно идет в Исторический музей, где находится ее часть рукописей Толстого, разбирает их, делает выписки. Она еще не знает, что и на эту часть рукописей Чертков уже получил у Л.Н. право распоряжения. Ее дочь Татьяна мчится в Петербург – хлопотать перед Столыпиным за возвращение Черткова. С.А. переживает: «Не пойму – вернут его или нет». Отказали. Чертков с семьей поселяется в имении Крекшино Московской губернии.
В это время натягиваются отношения между Л.Н. и сыном Львом, который приехал из Швеции в Ясную погостить. Лев Львович увлекался ваянием и начал лепить с натуры бюст отца. Но во время пребывания отца в Кочетах он ломает бюст и уезжает обратно в Швецию.
Вот как объясняла этот поступок жена Гольденвейзера: «Л.Н. всё еще у Сухотиных, и точно неизвестно, когда приедет. Говорили – в конце этой недели, но вот уже суббота, а его всё нет. Этим продолжает быть недовольна Софья Андреевна, а Лев Львович так рассердился, что папа не отнесся с должным уважением и удивлением к его скульптурным начинаниям и не спешит в Ясную, чтобы ему позировать, что совершенно разломал бюст на куски, смял всю глину в лепешку и, страшно разобидевшись, уехал в Швецию».
В июле 1909 года Л.Н. самого приглашают в Стокгольм выступить с речью на XVIII Международном мирном конгрессе. И Толстой почти соглашается, пишет доклад. Но это его решение вызывает у жены нервное расстройство. Она боится его отъезда за границу.
«Софья Андреевна не спала всю ночь, – пишет Толстой в дневнике. – Я пошел к ней. Это было что-то безумное».
О некоторых причинах этого состояния С.А. можно догадаться из «Записок» Маковицкого и дневника секретаря Гусева.
Оказывается, в качестве помощника в стокгольмской поездке Толстого должен был сопровождать Чертков. Другим сопровождающим лицом должна была стать младшая дочь Саша, находившаяся в то время в абсолютной психологической зависимости от Черткова. Всё это С.А. не могла понять иначе, как то, что ее мужа увозят от нее враждебные ей силы и из этой поездки Толстой не вернется.
И в это же время в Ясную Поляну приезжают два сына Л.Н. – Андрей и Михаил. Оба – ярые враги Черткова и защитники матери. Но, увы, не бескорыстные.
Гостивший летом 1909 года в Ясной Поляне родственник Толстого присяжный поверенный И.В. Денисенко передал Гусеву свой разговор с Михаилом:
«– Стоит передо мной с этакой арестантской рожей и спрашивает: „Скажите, пожалуйста, Иван Васильевич, может мама продать сочинения отца без его ведома?“ Я сказал ему, что этого нельзя, и прибавил: „А подумали вы о том, какое это действие произведет на отца?“ Он смотрит на меня с такой улыбочкой и говорит: „А дети?“ Тогда я говорю ему: „Но ведь даже с практической точки зрения этого никак нельзя сделать тайно, Лев Николаевич об этом непременно узнает, и тогда он может сказать: если вы злоупотребляете моей доверенностью, так я ее у вас отберу. Всё это может сделаться в четверть часа“».
Речь шла о доверенности 1883 года, на основании которой жена Толстого вела его издательские дела. Но эта доверенность не давала ей возможности продажи прав на сочинения Толстого третьим лицам.
Опасение, что Чертков во время этой поездки может повлиять на старика и вынудить его написать завещание в свою пользу, было и у сына Андрея Львовича. Услышав, как отец в комнате Гусева читал Саше и ее подруге Феокритовой выдержки из письма Черткова, Андрей Львович в столовой стал спрашивать Феокритову:
– Что это такое читали?
– Письмо какое-то.
– Чье?
– Я не знаю: о крестьянском банке какого-то человека.
– Нет, а раньше что читали: не Черткова письмо?
– Это только выдержку читал Лев Николаевич.
– Это он соблазняет папа ехать в Стокгольм. Мерзавец! Это для папа смерть.
– Нет, кажется, Лев Николаевич сам прочитал в газетах, Чертков ему ничего не советовал.
– А он хотел с ним ехать?
– Кажется, хотел.
– И Саша тоже хочет устроить себе пикник в Швецию.