Левиафан. Кровь Ангелов
Шрифт:
Прошли века, а может, тысячи лет. У царя мигдонцев, Гордия, родился сын по имени Мидас. Парень рос крепким и сильным. Он во всем стремился быть первым и никогда не уступал. Отлично владел клинком и луком, мастерски управлялся с лошадью, был одарен живым гибким умом. А когда Гордий умер, Мидас взошел на фригийский трон. И правил он мудро и справедливо.
Но одна мысль тревожила молодое сердце правителя Фригии. Он так и не узнал, кем была его мать. Гордий никогда не говорил об этом, а в народе шептались, что Мидаса в своем чреве выносила богиня Диндимена, но юный
Тревога о сокрытом от него прошлом не покидала Мидаса, отравляя душу. И каждую ночь он напивался до полусмерти, чтобы уснуть. А когда сон не брал его, он скрытно покидал дворец в Келенах и бродил среди полей и рек той прекрасной страны. Он любил свою землю, любил своих людей и мечтал сделать свой народ по-настоящему великим. Поэтому он вторгся во Фракию в попытке раздвинуть границы фригийской империи. А на обратном пути, когда армия фригийцев уже пересекла море и оказалась на родной земле, Мидас по своему обыкновению напился, чтобы уснуть. И когда начала заниматься заря, а сон все не приходил, легендарный военачальник проскользнул мимо караульных и покинул лагерь.
Он углубился в лес и стал петь песни, славя богов и героев древности. Он хохотал и плакал, клялся и умолял, заливал глотку вином и обнимал землю, деревья, камни. Но внезапно Мидас ощутил чье-то присутствие. Рефлексы воина сработали быстрее разума, затуманенного вином. Он выхватил клинок и принял боевую стойку, слегка при этом покачнувшись, ибо хорошо известно, что от вина человек становится храбр, как лев, но неповоротлив, как ядозуб.
– Покажись! – взревел Мидас. – Коли ты враг мне, так бейся со мной! Коли друг, так предстань пред царем своим!
– Ты не царь мне, – прошептал чей-то голос из ветвистой кроны прямо над его головой. Мидас поднял глаза вверх, но не успел защититься. Меч полетел в одну сторону, бутылка с вином – в другую. Он кубарем покатился по земле, вскочил и даже икнул от удивления, увидав перед собой деву. Прекрасную молодую деву с длинными темными волосами и светлым лицом, которое когда-то было добрым и нежным, но теперь излучало лишь настороженный холод. О да, Мидас все видел! Он видел, кем эта девушка была на самом деле. Он видел, что на дне ее изуродованной души, под тягучими пластами гнетущей пустоты, все еще теплятся угли волшебного огня, что дано носить под сердцем не каждому смертному.
Забавно, но так бывает. Бывает, что чары, пусть даже самые сильные и древние, бесполезны перед сознанием, которое не владеет собой. Старый Сильван, наблюдая за этой сценой с далекого пригорка (ибо зрение у короля фавнов получше орлиного), посмеивался. Ведь проклятье князя нагов не сработало на Мидаса лишь потому, что фригийский царь был мертвецки пьян.
Да только Фавна этого не знала.
– Будь моей, прекрасная дева! – глаза Мидаса вспыхнули, он стал похож на одержимого. – Я подарю тебе Фригию! Я подарю тебе Фракию! Я подарю тебе всю Асию! Да что там Асия, я подарю тебе мир! Ибо я – величайший из царей!
– Не сомневаюсь, – холодно ответила девушка. – Но даже если бы ты приглянулся мне, о величайший, вместе быть нам не суждено. Древний наг перед смертью проклял меня. Он сказал, что парой мне может стать только муж, подобный богу.
Фригийский царь пьяно раскатисто захохотал.
– Да я и есть подобный богу! Разве ты не видишь? – изумился он.– Эта земля процветает! А скоро я покорю весь мир, и он тоже будет процветать. Тогда не станет войн, ибо не за что будет воевать. А потом я соберу лучших знахарей и жрецов, и они истребят болезни. Навсегда! Кто, как не подобный богу сможет сделать это?!
Фавна улыбнулась, но губы ее не дрогнули. Конечно, она слышала об амбициозном юнце, который имел все шансы стать величайшим героем Асии. Он был молод и горяч, хорош собой и чертовски умен. Он был в равной степени безупречен в бою во главе своего войска, и на месте полководца в защищенном арьергарде. Однако огонек надежды, вспыхнувший на миг в сердце вечной охотницы, тут же угас. Пусть он первый из мужчин, кто за столетья обратил на нее внимание, но проклятье змея все еще живет в ней, она это чувствует. Как бы не был велик Мидас, он всего лишь смертный.
И она ушла. Просто растворилась в предрассветной дымке. Мидас кричал, умолял ее вернуться, приказывал ей повиноваться, но все без толку. С тех пор он изменился. Он позабыл обо всех своих грезах, ибо в его сердце поселилась она, девушка из леса, прекрасноликая льдинка, которая отвергла величайшего из царей. Он не отдавал себе в этом отчета, но в тот же миг полюбил ее. С первого взгляда, с первого слова, произнесенного ее медовыми губами.
Вернувшись в Келены, Мидас тут же отбыл в Лидию к Марсию, легендарному оракулу-огнепоклоннику, которому, как говорили, тысяча лет от роду. Мидас поведал Марсию о том, как встретил Фавну и рассказал древнему жрецу о проклятье нага.
– Возможно, возможно, – покряхтел Марсий, сидя на стуле без спинки, который, судя по его внешнему виду, был одногодком оракула, коли уж легенды о его возрасте не лгут. – Муж, подобный богу? Непростое это дело, великий царь, весьма непростое. Ибо есть люди. И есть боги. Третьего не дано. Не бывает «подобных богам»! Сказывают, такими были Геркулес и Ахилл, но то полубоги по рождению. Ты же, несмотря на слухи о твоей матери, лишь смертный.
– Что же мне делать? – вскричал Мидас. – Отвечай, волхв! Если не ты, то кто знает, как стать мне «подобным богу»? Завоевать целый мир? Принести в жертву тысячу тысяч белых быков?
– Боюсь, даже если ты завоюешь весь мир, то все равно останешься смертным, мой царь, – ответил оракул. – И даже все быки Асии, принесенные в жертву, не дадут тебе желаемого. Прости, но я не могу помочь.
Мидас пошел к другому оракулу. А потом к третьему, пятому, седьмому. Но никто не мог дать ему ответа. Царь перерыл все библиотеки Фригии, он посетил все храмы и просил каждого из богов одарить его, предлагая взамен все, что имеет, но боги не ответили. И когда царь совсем отчаялся, когда он готов был броситься со стен собственного дворца, ибо жизнь без Фавны не казалась ему достойной, случай помог великому правителю.