Лейденская красавица
Шрифт:
Он отправился с Фоем в комнату верхнего этажа и здесь в торжественном безучастном молчании выслушал приказания Дирка.
– Вы слушаете?.. Понимаете? – резко спросил Дирк.
– Кажется, да, мейнгерр, – отвечал Мартин. – Послушайте! – И он слово в слово повторил сказанное Дирком; когда он хотел, память у него оказывалась прекрасной. – Только позвольте вам задать несколько вопросов: наследство надо перевезти сюда во что бы то ни стало?
– Во что бы то ни стало, – отвечал Дирк.
– А если нам не удастся увезти его, то его следует спрятать как можно лучше?
– Да.
– А если нам вздумают помешать, мы должны будем обороняться?
– Конечно.
– А
– Не думаю, – отвечал Дирк.
– А если что-нибудь приключится с молодым герром, его кровь не падет на мою голову?
Лизбета застонала, затем встала и сказала:
– Зачем ты задаешь такие глупые вопросы, Мартин? Сын мой должен разделить опасность с тобой, и если с ним приключится беда – что легко может случиться, – то мы хорошо будем знать, что она приключилась не по твоей вине. Ты не трус и не предатель.
– Думаю, что так, мефроу, но вот видите, здесь две обязанности: первая – увезти деньги, а вторая – защитить герра Фоя. Я хочу знать, которая важнее.
Ему ответил Дирк:
– Ты отправляешься выполнять завещание моего родственника, Гендрика Бранта, и оно должно быть выполнено прежде всего.
– Отлично, – отвечал Мартин. – Вы все хорошо поняли, герр Фой?
– Вполне, – подтвердил молодой человек, улыбаясь.
– Ну, теперь прилягте на часок-другой, быть может, завтрашнюю ночь не придется уснуть. На рассвете я разбужу вас. Надеюсь вернуться к вам, мейнгерр и мефроу, через двое с половиной суток; если же я не вернусь через трое или через четверо суток, то советую вам навести справки. – После этого Мартин отправился обратно к себе на чердак.
Молодежь спит хорошо, чтобы ни случилось или что бы ни предстояло, и Мартину на рассвете пришлось три раза окликнуть Фоя, прежде чем он открыл глаза и, вспомнив все происшедшее, вскочил с постели.
– Спешить особенно некуда, – сказал Мартин. – Но все же лучше выбраться из Лейдена, пока на улицах еще не много народа.
В эту минуту в комнату вошла Лизбета, уже вполне одетая, – она вовсе не ложилась в ту ночь, – неся в руке небольшой кожаный мешочек.
– Что Адриан? – спросил Фой, когда мать нагнулась, чтобы поцеловать его.
– Он спит, и доктор, который все еще при нем, говорит, что ему лучше, – отвечала Лизбета. – Вот, Фой, ты в первый раз уезжаешь из родного дома, и я принесла тебе подарок – мое благословение.
Она развязала мешочек и, вынув из него какую-то вещь, положила на стол, где эта вещь образовала блестящую кучку величиной не больше кулака Мартина. Фой взял ее и поднял, причем маленькая кучка как-то необыкновенно вытянулась и в конце концов оказалась мужской одеждой.
– Стальная кольчуга! – воскликнул Мартин, одобрительно качая головой. – Хорошая вещь для тех, кому приходится иметь дело с испанцами.
– Да, – отвечала Лизбета. – Отец мой привез ее из одного своего путешествия на Восток. Я помню, он рассказывал, что купил ее на вес золота и серебра, и то только по особенной милости к нему короля той страны. Он говорил, что кольчуга старинной работы и теперь такой сделать нельзя. Она триста лет переходила в одной семье от отца к сыну, и ни один из носивших ее не умер от ран: никакой кинжал или меч не в состоянии пронзить эту сталь. По крайней мере, таково предание, и странно, когда я лишилась всего своего состояния… – она вздохнула, – эта кольчуга сохранилась у меня,
Фой отблагодарил мать, только поцеловав ее, не говоря ни слова: он весь погрузился в рассматривание кольчуги, которую мог вполне оценить, сам будучи медником. Мартин же все повторял:
– Эта вещь дороже денег. Бог знал, что кольчуга понадобится, и не дал им ее в руки.
– Я никогда не видал ничего подобного! – вырвалось у Фоя. – Смотри, она переливается, как ртуть, и легче кожи. Видишь, она уж перенесла не один удар сабли и меча… – Держа кольчугу против света, он указал на звеньях много черточек и пятнышек, происшедших, очевидно, от лезвия меча или конца копья. Но ни одно из звеньев не было повреждено или сломано.
– Молю Бога, чтобы она оказалась такой же прочной и теперь, когда ты станешь носить ее, – сказала Лизбета. – Но все же, сын мой, помни всегда, что есть Один, Кто может охранить тебя, как никакая самая совершенная кольчуга. – Сказав это, она вышла из комнаты.
Фой надел кольчугу на шерстяную фуфайку, и она оказалась ему впору, хотя сидела и не так безукоризненно, как впоследствии, когда он пополнел. Когда поверх кольчуги он надел полотняную сорочку и куртку на подкладке, то никто не догадался бы, что он одет в броню.
– Нехорошо только, Мартин, что я закутался в сталь, а у тебя нет ничего, – сказал он.
Мартин засмеялся.
– Вы считаете меня сумасшедшим, герр Фой? – ответил он. – Или я на своем веку видал мало драк? Взгляните-ка, – и расстегнув свою кожаную куртку, он показал, что внизу у него надета другая куртка из какого-то толстого, но мягкого материала.
– Буйволова кожа, – пояснил Мартин. – Дубленая по-нашему, по фрисландски. Конечно, она не такая прочная, как ваша кольчуга, но выдержит не один удар и не одну стрелу. Прошлой ночью я было стал приготовлять такую куртку и для вас и почти кончил ее, но сталь лучше и прохладнее для того, кому она по карману. Теперь закусим – и в путь, чтобы быть у ворот к девяти часам, когда они отпираются.
ГЛАВА XIII. Подарок матери – хороший подарок
Без пяти минут девять у Белых ворот собралась небольшая кучка людей в ожидании, когда отворят городские ворота. Толпа была разнородная, но преобладали в ней крестьяне, возвращавшиеся к себе в деревню, ведя с собою мулов и ослов, нагруженных пустыми корзинами, и обменивавшиеся веселыми приветствиями со знакомыми, ожидавшими по другую сторону решетчатых ворот с корзинами, полными всякой зелени и другой провизии. Видно было несколько монахов, сосредоточенных и мрачных, по-видимому, отправлявшихся по своим мрачным делам. Отряд испанских солдат, шедших в соседний город, также ожидал открытия ворот. Сюда же подъехали и Фой с Мартином, ведшим за собой вьючного мула. Фой был одет в серую куртку торговца, но был вооружен мечом и ехал на хорошем коне; под Мартином же был фламандский битюг, которого в наши дни не сочли бы годным ни для чего иного, как для плуга. Но какая иная, более нежно сложенная лошадь, могла бы выдержать подобную тяжесть? В толпе сновал зоркий человечек с песочными бакенбардами и флегматичным лицом, спрашивая у едущих, куда и зачем они отправляются и записывая в записную книжку их товары и багаж. Подойдя к Фою, он спросил коротко, хотя хорошо знал молодого человека: