Лезвие бритвы (илл.: Н.Гришин)
Шрифт:
– Зачем вы так идеализируете меня, Мстислав, и ваша мама тоже? Это налагает на меня обязательства, которых я выполнить не могу.
– Кто говорит об обязательствах? Довольно быть такой серьезной, милая, – Ивернев чуть запнулся на последнем слове, смутился и спросил: – Я давно хотел спросить, зачем вы носите это кольцо? – Он приподнял ее руку и чуть повернул к свету. Небольшой камень, плоско отшлифованный в форме квадрата с закругленными углами, блеснул, и в глубине его замерцал косой крест. Тата вздрогнула и убрала руку.
– Никогда не видел
– А вы знаете, что это за камень?
– Конечно. Любой минералог вам скажет, что это хиастолит, разрезанный поперек главной оптической оси. Только он дает такую любопытную игру на свет – концентрические кольца и крест. Он вам не идет, всему вашему облику, вот почему я спросил вас о кольце.
– Это подарок, и носить я его обещала, – глухо сказала Тата. Ее слова укололи геолога.
– Я не расспрашиваю, если вы находите нужным умолчать о чем-либо.
– О, я не собираюсь умалчивать! Может быть, это смешно, но была большая школьная дружба. Можно, если хотите, назвать это детской любовью. Его семья была родом из Свердловска, и это кольцо как-то связано с семейной историей, его надо было носить всегда. И мы поклялись быть вместе потом, после школы, а он разбился на мотоцикле, едва получив аттестат. Но клятва осталась, и я ношу это мрачное кольцо. Но если оно вам так не нравится... – Она с усилием сорвала кольцо, опустила в сумочку и посмотрела покорно и ласково.
– Может быть, хватит этого, Тата? – Ивернев кивнул головой на шумящий зал.
– Я только что собиралась попросить вас. Пойдемте погуляем.
У Невы, блестевшей полированной сталью, они оказались среди целого шествия влюбленных пар. Ивернев повел Тату через мост Шмидта, мимо египетских сфинксов, к Университетской набережной. Вода тихо плескалась внизу, на каменных ступенях. Тата села на гранитный барьер. В странном освещении белой ночи ее фиолетовое платье потемнело, так же как и глаза, ставшие непроницаемыми. Снова повторялась сказка, случавшаяся уже с миллионами влюбленных на набережных Невы в белые ленинградские ночи. Девушки и женщины превращались в принцесс и волшебниц, заставляя мужчин склоняться перед ними.
Иверневу было совершенно все равно – был ли он первым или сто миллионов сто тысяч первым в числе плененных белыми ночами. Дважды в этот день девушка, которую он полюбил, восхитительно менялась.
– Тата... – Она стремительно обернулась к нему...
...Маленькая компания друзей собралась отпраздновать помолвку Ивернева и Таты Черных.
Тата, как ни хотелось Иверневу, отказалась надеть свое «королевское» платье, объясняя, что нельзя хозяйке принимать гостей чересчур нарядной – вдруг гостьи придут одетые скромно. Она оказалась права – жены его закадычных друзей Сугорина и Солтамурада Бехоева явились в легких пестреньких платьях.
– Удивил, удивил! – восклицал Солтамурад, поводя угольно-черными бровями. – Скажи, пожалуйста, наш тихоня и холостяк. Такая девушка, ай-яй! Одобряем, правда, Глеб?
– Глеб-то
– Спрашиваю! – вскричал Бехоев.
– Мы скажем по секрету самой Тате, нечего вас баловать! А ты что молчишь, Глеб? Влюбился? Не позволю! Отправляйся скорей в поле, там я присмотрю за тобой.
– Ишь ты! – рассмеялся Глеб, поднимая бокал. – За дар Алтая!
– Кто вам выдал тайну? – спросила Тата.
– Вот это и есть тайна! – отозвался минералог. После ужина хозяева и гости мгновенно убрали посуду и расселись с папиросами у настежь раскрытого окна кухни. Евгению Сергеевну посадили поодаль, хотя она уверяла, что иногда любит побыть в накуренном воздухе.
– Напоминает молодость, – сказала она, – но я жду! Или для сегодняшнего торжества изменим старому обычаю? У нас принято, – пояснила она сидевшей с ней рядом Тате, – когда собираемся, рассказывать новости науки. Ведь вся среда кругом ученая, хоть и разных наук, – добавила она чуть извиняющимся тоном.
– Что вы, Евгения Сергеевна, надо и мне просвещаться. Хорошо, если бы разговор велся популярно!
– Об этом не беспокойтесь. Я тут самая малограмотная, но и мне почти все понятно, – уверила ее жена Солтамурада, такая же, как муж, узколицая смуглянка.
– Во всяком случае, это хороший обычай, – твердо сказала Ивернева. – Куда как лучше, чем дикая традиция, распространившаяся в последнее время среди ленинградской молодежи, таскаться друг к другу с подарками по любому пустячному поводу. Тебе приносят бесполезные вещи, и ты должен носиться по магазинам, как угорелый, стараясь найти подарок пооригинальнее. А ничего оригинального-то в этом нет. Персидские нравы, которые кто-то удумал возродить на советской почве. Глупо! Но моя молодежь не следует моде. Вот и ты, Тата, осталась без подарков, только цветы и вино...
– У меня, как на грех, для такого исторического, легендарного вечера ничего, – начал Сугорин. – Правда, два-три интересных минерала поступили в музей, да вот еще великолепнейший опал прислали из Забайкалья. Не уступит самым лучшим из Индии и Южной Америки. Вот такой, – он показал на пальцах кружок с голубиное яйцо.
– Постой-ка, Глеб! – сказал Ивернев. – Помнишь, месяца два назад ты говорил мне о серых камнях из княжеского сейфа?
– А, это! Действительно. Ничего не получилось! Камни украли!
– Что, как, где?! – наперебой воскликнули присутствующие.
– Из нашего музея. Из лаборатории. Крупная была неприятность. Кому и для какого черта, простите, Евгения Сергеевна, они понадобились? Мерзавец небось ткнулся туда-сюда к скупщикам и выбросил. Так и погибли для науки. Первый случай за двести пятьдесят лет существования Горного института. И вор-то ничего не понимающий, рядом лежали куда более ценные вещи.
– А может быть, утащили просто потому, что были в лаборатории, а не в музее, украсть легче? – спросил Ивернев.