Лгунья
Шрифт:
— А что за человек она была? – спросила я.
Tante Матильда странно улыбнулась, одними губами.
— Дорогая моя, – сказала она. – ты прожила с ней больше двадцати лет. Ты сама должна знать, какой она была. – Она покачала головой. – Бедный Ксавье. Он так тебя любит.
— Я тоже его люблю, – сказала я. У меня было такое ощущение, словно я иду по тонкому льду: одно непродуманное или поспешное движение, и я камнем уйду под воду.
— Верится с трудом, – холодно заметила она. – Если ты так его любишь, то почему же ни разу не заехала к нам в гости?
На это у меня ответа не было. Почему я их не навещала?
— Это еще можно было понять, пока была жива твоя мама – она, ясное дело, не хотела, чтобы ты к нам ездила. Но после ее смерти… – В этой недоговоренности слышался красноречивый презрительный упрек.
Я подумала, не приплести ли сюда загруженность работой, но решила: не стоит. Слишком слабое оправдание. С другой стороны, какие тут могли быть другие объяснения? Мне было непонятно, почему Крис никогда не навещала семью своего отца. Еще более непостижимым было то, что, столько раз бывая в детстве во время летних каникул в Ружеарке, она не хотела сюда возвращаться после смерти отца. Я не знала, что сказать, кроме как извиниться – что и сделала.
— Простите, – сказала я.
Tante Матильда поймала мой взгляд и смотрела на меня так долго, что я занервничала. Как будто меня поймали на крючок. Я была вынуждена отвернуться.
— Потребовался несчастный случай, чтобы ты приняла наше гостеприимство?
Я пробормотала очередное извинение.
— Так куда же ты ехала? – спросила она. Я видела, что сама мысль о том, что я ехала во Францию и не дала им знать, была для нее оскорбительна. Я была с ней согласна. Может, подумала я, соврать, как соврала мне Крис, и сказать, что как раз ехала к ним, но теперь это выглядело бы слишком неправдоподобно.
— По делам, – сказала я, пряча глаза. Она кивнула.
— Что ж, по крайней мере, мы обе знаем, как себя вести.
— Да, – сказала я, глядя, как она уходит в полумрак, к лестнице. Совершенно бессмысленный ответ: я понятия не имела, как себя вести.
Но ничто, даже неприятный разговор на лестнице, не могло помешать мне наслаждаться безупречным счастьем этого дня. Я вошла в свою комнату – свою комнату – и долго смотрела в окно, слушая ритмичный стрекот кузнечиков, вдыхая мягкую тьму и густой, тяжелый аромат, исходящий от томящихся по влаге цветов. Я хотела, чтобы этот день не кончался. Хотела, чтобы он длился и длился. Но дни всегда подходят к концу. Даже самые счастливые. Всё кончается.
Я слишком часто использую слово «я», и это странно, потому что значение этого слова – абсолютная загадка для меня. Нет, вообще-то неправда.
Я знаю, что оно значит: это застенографированный рассказ об этом теле, покрытом шрамами, и о том, что сидит внутри него, как в ловушке. Но здесь-то и начинаются трудности. Это вот самое, что сидит внутри него, – что это?
Раньше я воспринимала это «я» как пожизненное заключение. Изнывала под тяжестью его бремени. Зверь, попавший в западню, всегда кажется слишком слабым, чтобы такое выдержать. Поэтому я убегала. Бежала по длинным тоннелям, проложенным в собственной голове, бежала, пока не оказывалась так далеко, где меня никто не смог бы поймать. Я испробовала все методы, которые только знала: лгала, готовила, пылесосила, выдумывала разные небылицы, чтобы себя успокоить. Чтобы придать смысл своему существованию. Но ничего не помогало. Я все равно была «я». Я всегда была «я» – той «я»,
А теперь я – это «она», свободная от бремени. «Я» было мертво. Я больше не «я». Я – уже другое «я», веселая незнакомка с легким сердцем, чье прошлое – не более чем сказка, чью боль мне нет нужды терпеть. Я чиста, как стеклышко. Мне теперь ничто не причинит вреда. Даже прежнее «я». Я смотрела на нее, прежнюю, бесстрастным взглядом. Я воспринимала ее как маленькое, мягкое, отвратительное существо, вроде слизняка. Меня удивляла ее уязвимость: я наблюдала, как она вздрагивает, словно ее посыпают солью. Я хладнокровно думала: надо же, бояться такой ерунды!
Вот, наверное, почему я была так счастлива: на целый день я забыла о страхе.
Когда я проснулась, шел дождь. Я его слышала: тяжелые капли. Влажная дымка укрыла скалы, окрасила серым деревья. Но все же еще один день все-таки наступил.
В холле на столе кто-то оставил почту. Я остановилась по пути на кухню, чтобы просмотреть ее. В обеих реальностях я проявляла бесстыдное любопытство. Дяде Ксавье пришло четыре письма, на вид все официальные. Селесте – два. Я взяла в руки конверт, лежавший отдельно. Он был адресован «мисс К. Масбу».
Я долго стояла, глядя на него. В животе похолодело. Не знаю, почему я сразу его не выбросила. Письмо не имело ко мне никакого отношения. Никакого. Я не хотела взваливать на себя это бремя – обрывков реальности из другого прошлого. Я не собиралась надолго оставаться в этой реальности.
По лестнице спускалась tante Матильда.
— Нашла свое письмо? – спросила она. Нашла, это было очевидно. Я стояла и держала его в руке с таким видом, будто конверт пропитан ядом.
— Доставлено не по почте, – сказала она.
Я пригляделась к конверту. Ни марки, ни штампа.
— От друга? – с любопытством предположила она.
— Наверное. – Больше надеясь, чем веря в это, я добавила: – Может, от доктора Верду.
— Ах, от этого доктора, – сказала она, словно все про него знала. – Ну да, конечно. – Немного погодя она спросила: – Ты что же, не собираешься открыть?
Я не придумала подходящего оправдания. Лучше бы она ушла, чтобы я могла сделать это в одиночестве, но она увлеченно собирала на столе упавшие с цветов лепестки. Я принялась разрывать конверт и делала это так неуклюже, что порвала само письмо. Там был всего один листок, впопыхах выдранный из блокнота.
— Это от твоего друга доктора? – спросила она. – Если захочешь как-нибудь пригласить его на обед… – Глаза ее остановились на обрывке бумаги. Письмо было явно не от врача.
— Нет, – сказала я.
Она вежливо ждала, что я договорю.
— Подруга из Англии, – сказала я наобум. – Она в отпуске. Здесь, неподалеку.
— Как мило, – она вытащила люпин, оторвала снизу засохшие бутоны. Я не знала, верит она мне или нет.
— Да, – сказала я. – Подруга.
— Если тебе понадобится машина, можешь взять, какая-нибудь из них днем всегда свободна. «Рено» или «ситроен». У «рено» могут быть небольшие трудности с передачей. Очень темпераментная машина. Селеста предпочитает «ситроен»…