Лгунья
Шрифт:
— А ты ею была? – спросил он.
— Нет, не думаю, – сказала я. – Никогда. Меня всегда одолевали сомнения.
И я рассказала о бедной, запуганной Маргарет Дэвисон, которой больше всего на свете хотелось стать невесомой, плыть без усилий среди водорослей, и о том, что Крис Масбу оказалась намного более сложной натурой, чем я ожидала, и теперь я не знаю, как мне перестать быть Крис, потому что дядя Ксавье этого не переживет.
Он долго молчал. Я чувствовала себя препаршиво. Чувствовала потребность извиниться перед ним за то, о чем даже не
От неловкости мы поменяли позу. Я прервала долгое молчание, задав вопрос, на который давно хотела получить ответ:
— Чего я совершенно не понимаю, – сказала я, один за другим покусывая его короткие, крепкие пальцы, – так это почему ты ничего не сказал вчера вечером. Почему сразу не объявил, что я не Крис?
— Ты меня насмешила, вот почему, – сказал он. – Я был ужасно заинтригован. Мне понравился этот разъяренный взгляд собственника, когда ты увидела меня у бассейна.
— Я действительно была в ярости. Это мой бассейн.
— Нет, не твой, – сказал он. – А мой. – Он удержал мою голову на своей груди. – А потом, когда тебя представили на кухне… – Он засмеялся. – Ой, не могу. Фарс какой-то. Ты ничуть не похожа на Крис. С чего ты вообще взяла, что вы похожи?
— Да я так и не думала. Я вообще ничего такого не планировала. Я просто убегала.
— И тебе показалось, что можно вот так вот удрать в чужую жизнь?
Я кивнула.
— Ну, честно говоря, не слишком хороший выбор, – сказал он. – Что ты вообще о ней знаешь?
— Что ни день, узнаю что-нибудь новенькое. Она была секретаршей, это я знаю. По крайней мере, так мне кажется. И еще знаю Мала.
— Мэла? Его-то ты откуда знаешь?
— Он тут объявился. Искал Крис. Говорит, она у него украла двадцать тысяч фунтов.
Похоже, Гастона это не удивило.
— Она говорила, что собирается с ним порвать, когда мы последний раз виделись.
— В «Россини»? – напомнила я.
Он засмеялся.
— Вообще-то ресторан назывался «У Салино». Мы иногда встречались с ней, когда я заезжал в Лондон. Я ее жалел.
— Жалел Крис? – очередная информация, сразившая меня наповал.
— Ну да. Ей досталось в жизни. Она долго жила вдвоем с матерью. Они были очень близки. Странная это была женщина, мать Крис. Очень властная. Очень ожесточенная. Она так и не поняла, почему Ксавье не развелся со своей женой и не женился на ней. Она ненавидела Матильду. Я единственный из всей семьи приехал на ее похороны, потому что единственный не держал на нее зла. И после этого я старался по возможности чаще видеться с Крис. У нее в Англии никого не было, она была очень одинока. Я в то время работал на переправе через Ла–Манш. Это моя жена такое придумала. Так что в течение нескольких лет мы с Крис вместе обедали примерно раз в месяц.
— А почему Крис никогда сюда не ездила? – спросила я.
— Потому что, скорее всего, унаследовала обиду своей матери. И наверняка придерживалась
— А разве нет? – спросила я.
— Иногда хорошо шли, иногда нет. То вроде смотришь – она на вершине мира, а в другой раз приходилось давать ей в долг.
— Значит, она была далеко не той всесильной деловой женщиной, роль которой играла на людях? – полюбопытствовала я.
— Не знаю, – ответил он. – Не знаю, какой она была. Ее было не так легко раскусить. Пару раз ее не оказывалось по тому адресу, какой она мне оставляла. Говорила, что пришлось в спешке уезжать. Однажды я поймал ее на том, что она пользуется фальшивой фамилией. Она ловко оправдалась. Рассказала очень правдоподобную историю, почему ей приходится жить под чужим именем. Я не задавал лишних вопросов. Пусть живет как хочет, это ее дело. Я только наведывался время от времени, чтобы убедиться, что у нее все нормально.
— А Мэл?
Он пожал плечами.
— Они долго были вместе.
— И она целый год решалась на то, чтобы от него уйти?
— А ты сколько решалась?
— Я вообще ничего не решала, – сказала я. – Все получилось само собой.
Но, произнеся эти слова, я поняла, что говорю неправду. Я решалась на это в течение многих лет.
— У них были странные отношения, – сказал Гастон. – Крис делала все, что велит Мэл. Я никогда не мог понять, что она в нем нашла.
— Он сейчас в городе, я с ним разговаривала.
— А он знает, кто ты? – спросил Гастон.
— Думаю, да, знает. Он на это намекнул.
Я рассказала о нашей последней встрече с Малом.
— Ты поаккуратней, – сказал Гастон. – Не доверяй ему. – Он снял у меня с живота сухой листок. – Если он сможет в своих интересах воспользоваться тем, что о тебе знает, он обязательно это сделает.
Вдруг я почувствовала, что голос перестал меня слушаться. Только я начала говорить, как тут же разревелась.
— Я совсем запуталась, – промямлила я.
Он обнял меня за плечи и стал качать и баюкать, пока не прошел страх.
Вернулись мы раздельно. Я пробралась через автостоянку к оранжерее и долго там сидела, а у меня за спиной безымянный пес замер навеки, вонзив клыки в горло кабану. Я поднесла к лицу руки: они до сих пор пахли Гастоном. Втянула запах. Прислонилась спиной к стеклу. Подумала: удивляет ли меня мой поступок? Нет, не удивлял.
Я рассказала себе о кафе «Акрополис», в качестве теста, но сказка потеряла всю свою колдовскую силу. Она показалась тривиальной и устаревшей. Я знала, что делаю, и делала это со спокойной душой. Удивляло другое: я вдруг поняла, что потратила на Тони шестнадцать лет и ни разу не испытала ничего подобного. В голове у меня наконец-то закрылась дверь, которую, как мне казалось, навсегда заклинило в открытом положении. Закрылась легко и прочно, с финальным щелчком замка.