Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
— Вот именно! — первым не выдерживает Молчанов, — во-первых, есть малый спортзал. Кто мешает юристам заниматься там, если им тоже приспичило именно в понедельник и четверг? Их всего семь-восемь человек против тридцати математиков. Во-вторых, кто мешает распределить три факультета по шести дням? Три секции человек по двадцать-тридцать можно организовать. Не верю я, что все полторы сотни старшеклассников начнут в спортзал бегать. Самые активные — наши математики, их тридцать человек из пятидесяти ходит.
— Есть
Ио разводит руками.
— Вы хотите, чтобы ваши, как раньше, занимались после уроков в понедельник и четверг? — получив дружное согласие, продолжает. — На этом всё?
— Нет, — огорчает хозяина кабинета Конти, — хотелось бы всё-таки узнать, по какой причине прокатили наших детей на конкурсе?
— Увы. Мотивы Павла Петровича мне не известны.
— Зато вам известны ваши мотивы, — жёстко, в пику Конти, заявляет Молчанов. — Вы же тоже были членом жюри.
А вот это меня загнали в угол, — озабоченно размышляет Лев Семёнович. И как выкручиваться?
— Мои мотивы просты, — извиняющаяся улыбка, — я пошёл за авторитетом руководителя.
Пришлось признаться. А что тут скажешь?
— То есть, нарушили Положение о конкурсе, — не менее жёстко спрашивает Данилов и поясняет, — ведь подразумевается, что члены жюри должны иметь независимое мнение.
— Получается, что члены жюри — юристы поддержали участников конкурса — юристов. Явный протекционизм, — мягко улыбается Конти. — Так что вы разделяете ответственность за то решение.
— Разделяю, — вздыхает Лев Семёнович, — но моя ответственность вторична.
— Павел Петрович от неё увернулся, — почти ласково говорит Конти, — так что за всё придётся вам отвечать.
— Это понятно, что бывший директор продавил решение, — добавляет Данилов, — но вы тоже под ним подписались.
Избиение младенцев долго не продолжается. Мужчины уходят. Лев Семёнович задумчиво оглядывает кабинет и рабочий стол. Кажется, я здесь не надолго, — застревает и не хочет уходить унылая мысль.
24 декабря, понедельник, время 14:40.
Лицей. Спортзал.
— Ой, смотри, кто к нам пришёл! — вскрикивает Ледяная. Оборачиваюсь. В дверях спортзала теснятся наши папахены. И ещё кто-то третий. Заходят. Конечно, мы к ним.
— Папочка, вы чего тут?
Раскрыв от удивления рты, узнаём новости. Переглядываемся с Ледяной, мальчишки тоже рядом собрались. Директор уволился, надо же!
— Ты всё-таки съела его! — смеётся Ледяная. Парни сначала ошарашенно переглядываются, затем начинают обсуждать. Пашка откровенно ликует.
— Ладно, занимайтесь, — улыбается папахен, — мы с Владимиром Семёновичем пока поговорим.
Занятие визитом отцов немного скомкано,
Любимое кафе, время 15:12.
— И что теперь? — задаю вопрос сразу всем. Пусть кто хочет, тот и отвечает.
— А что теперь? — Альберт Францевич берётся за дело, — у вас контрольная неделя. Учитесь, занимайтесь.
— Комиссию из министерства когда ждать?
— А когда вам хочется? — Альберт Францевич неожиданно пародирует приказчика из лавки, «Чего изволите?».
— Разве от нас зависит? — недоумевает Ледяная и я вместе с ней.
— В какой-то мере да, — объясняет Конти, — мы можем надавить на них. Пригрозить широким вмешательством газет. Хотя без них в любом случае не обойдётся.
— Пап, а вы что-то со своей стороны будете делать? — обращаюсь к папахену.
— Мы уже делаем, дочь, не волнуйся. Вас это не очень касается, ты делай, что задумала. Наши действия согласовывать не надо, — от прямого ответа папахен уклоняется. Его дело, я могу и дома на него насесть. Только Альберт Францевич вмешивается.
— Полагаю, можно девочкам сказать. Только вы, — обращается к нам, — держите язык за зубами. Тем более это касается только их клана.
— Пожалуй, да, — соглашается папахен, — большого секрета тут нет. Мы подали в арбитражный суд на министерство просвещения. Поставим родное правительство на выплату огромной неустойки.
— Насколько огромной? — я спрашиваю вслух, Ледяная только глазами.
— Запрашиваем семьдесят миллионов, реальный ущерб в районе пятидесяти, — пожимает плечами папочка.
Чего-то я не понимаю, гляжу на Вику. Она, видимо, тоже.
— А раньше кто мешал в суд подать? — нахожу самый точный вопрос. Объяснять начинает Альберт Францевич.
— Понимаешь, Даночка, штрафные санкции за невыполнение принятых обязательств прописываются в любом договоре. Но в реальности их никогда не применяют по госзаказам. Себе дороже. Стоит один раз так сделать, не видать тебе больше заказов от родного государства.
— Тогда это риск, — замечает Ледяная. Конти улыбается.
— Как посмотреть. Если правильно подать в газетах, то все поймут, что сам контракт с государством — изрядный риск. И начнут закладывать этот дополнительный риск в цену. А госбюджет не резиновый.
— И не обязательно вытряхивать с них все семьдесят миллионов, — добавляет папахен. — Другой вариант реальнее. Можно пойти на мировое соглашение. Мы отказываемся от неустойки, а они подписывают новый контракт, где цены прописаны уже выше процентов на двадцать пять. Может и больше, там считать надо…