Личное дело
Шрифт:
Привезли меня в Склифосовского, там сказали: надо две недели, чтобы восстановилась кровь, потом будем операцию делать. А я к тому времени потерял пчти полтара литра крови.
Так всё и получилось. Прооперировали меня через полмесяца. Ещё полмесяца я восстанавливался. Но не случайно говорится: Господь, кого не любит, разума лишает, а кого любит, страдать заставляет - "И испиши страдающий чашу до дна". Так испил я.
На третий день после возвращения домой, весь исполосованный и пока не очень здоровый, я споткнулся и снова попал в больницу, уже - с заворотом кишок. В общем, на этот раз был я уже на том свете. Уже видел серебряный столб, огромное
Есть в потустороннем мире многое, чего открывать другим - нельзя. Скажу только: это замечательно, что там происходило. Я такое испытывал наслаждение, и такая там красота! Когда и боли нет никакой, и чувствуешь только блаженство...
Я знаю, как Моуди описывает жизнь после смерти. У меня не было никакого коридора - было дивное туманное озеро. Огромное водное пространство, светящееся... Потрясающая цветовая и звуковая гамма. Потом люди, плавающие в лодках. Вернее, даже не столько люди виделись, сколько лики необыкновенной красоты и их лёгкие, словно дымчатые, одежды. Я наконец-то вдохнул за всё время болезни полными лёгкими, и мне так хорошо было, так легко! Я стал входить в воду, они приближались ко мне. Я был уже почти с ними.
Вдруг я вижу, что человек выпадает из лодки. Но его никто почему-то не спасает. И я в порыве, в тревоге, в панике - надо же спасать! Барахтается, тонет тот человек! А они, в лодках, улыбаются и не обращают на это никакого внимания... Я стал кричать, так и не дойдя до них по воде. И - возвращаюсь к боли, к реальности. Господь прикоснулся только ко мне - но снова вернул меня на грешную землю. Как того тонущего человека, которого я хотел спасти... И, может быть, тот тонущий человек был - я.
Тогда я услышал слова: "Мы ещё не договорили с тобой, сын мой". И после двух безболезненных часов меня вдруг пронзила, как мечом, адская боль. Я мучительно возвращался к жизни.
До сих пор для меня остаётся загадкой: почему Господь вернул меня на эту грешную землю? Не взял. Только показал то, что за той гранью. После болезни я стал относиться ко всему чуть-чуть спокойней. До болезни я очень нервничал, суеты было много. Отсюда и ошибки. А после того, как там побывал, произошла резкая переоценка ценностей. Многие вещи приобрели иной смысл...
Мне три вещих сна было. Было откровение. Разговоры были со святыми во сне. Но это уже из той области, где следует сохранять в словах большую осторожность и сдержанность, хотя информации было много. Это - отдельная область, отдельная тема, отдельное знание... В общем, один раз я оказался в состоянии клинической смерти - и один раз тонул на глазах у всего театра. Попал в крутой отлив моря, мы тогда на гастролях в Ливии были. Говорят, что, погибая, человек всю жизнь свою вспоминает. Нет, я думал тогда только об одном - спокойно собраться и не дать волнам себя захлестнуть. Возможно, морская выучка сказалась. А со стороны всё это выглядело довольно смешно. Привезли на гастроли исполнителя главной роли, а он - тонет на виду у всех. По-моему, это весьма комично.
А вот когда прошла череда операций, тут места смешному как-то совсем не осталось. Близкие мне люди стали говорить: надо тебе бросать эту работу, надо уходить. Всё как будто правильно - ведь когда ты стараешься нести миру светлое слово, тьма устремляется на тебя в той же самой мере. Ты попадаешь на стремнину борьбы света и тьмы, и тебя закручивает, потому что грешный ты всё же человек. И тьма мстит тебе беспощадно за каждый шаг к истине. Стоит отказаться от этого пути, и тьма оставит тебя в относительном покое, если
А ещё я мечтаю о небольшом доме в Анапе. Деревянном. Я два дома построил - третий построю. На берегу моря. Со временем в Анапе хотел бы жить. И там - Геленджик. Там благостно. Там - энергетика особая. Там столько всего открывается душе!... Никакая Ялта не сравнится, никакое Сочи. Анапа, казаки рядом, Кубань... Казаки наши кубанские. Со своими законами, со своим укладом жизни. Уж больно тепло мне с ними.
РАДОСТЬ МОЯ
Я боюсь, очень сейчас боюсь нагружать людей теми словами, которые содержат некую отрицательную энергетику. Даже если это великая песня, но там две-три фразы есть, которые могут повергнуть людей в чёрную меланхолию, я стараюсь всё же её не петь. Давно уже наступил у нас переизбыток мрачных переживаний. Это не значит, что только слащавые какие-то песни надо исполнять, только праведные и хорошие. Но образно прекрасные вещи сейчас востребованы! Они нужны исстрадавшимся людям России, которые и так не видят ничего хорошего. Вот стихи иеромонаха Романа. Я знаю, что за ними. Знаю, какая за ним самим судьба. Но светлую радость они несут человеку!
"Радость моя, наступает пора покаянная,
Радость моя, запожарилась осень вокруг.
Нет ничего на земле постоянного,
Радость моя, мой единственный друг..."
Каждая песня его - свет, и каждая песня - это такие образы! Белые церкви. Родник...
"...Если тебя неудача постигла,
Если не в силах развеять тоску,
Осенью мягкой, осенью тихой
Выйди скорей к моему роднику.
За родником белый храм,
Кладбище старое.
Этот забытый край
Русь нам оставила".
Радость моя...
– как же это всё просто и замечательно! Чудовищные перекосы современности, чудовищные искажения жизни вокруг - и вот она, душа человеческая, которая противостоит им, сияет...
Когда ты поёшь перед людьми, то ты - на помосте. Пусть этот помост будет на три сантиметра выше от зрительского ряда, но ты на него - взошёл. И ты уже как бы диктуешь какие-то условия, на тебя смотрит не одна сотня людей. И что ты им поёшь с этого помоста, вопрос не праздный. Вольно или невольно ты либо усугубляешь дисгармонию в их душах - либо наоборот: привносишь что-то такое, чего им дорого и знакомо, но чего они лишены. Поэтому мне хочется дать им какой-то свет. Немножко помочь. Словом помочь, взглядом помочь... Сегодня это дорого.
Надо же, чтобы радость была... Человек - Божье созданье. Даже последний преступник - всё равно в нём есть элемент стремления к очищению. Элемент стремления к самоанализу. В любом из нас есть стремление сделать какой-то ещё шаг к тому, чтобы ощутить себя микрочастицей великого горемычного нашего народа. Даже бессознательно, мы стремимся лучше ощутить свою природу, которая растворена именно в этом, нашем мире, не в каком-то другом.
А всё, что связано со смертью, с водкой, с болью, с наркотиками, с могилой - оно всех напрягает, оно выбивает из душевного равновесия и меня самого. Нам всем надо, вместе, встать чуть-чуть над этим. Выше встать. Обязательно - выше. Это совсем не примитивные какие-то вещи... И когда я езжу по Чечне, я пою перед бойцами - светлое. Перед людьми, которые выносят войну на своих плечах и видят много трагического, жестокого. Слишком много для человека видят...