Личное счастье
Шрифт:
Антон впервые вступал сегодня в этот волшебный город, который может только присниться во сне. Машинально придерживаясь за руку Зины, чтобы не потеряться, он таращил вокруг изумленные глаза.
– Гляди, золотые фигуры! Они танцуют! Ух ты! И вода бьет… Зина, ты гляди!
– Да я гляжу, Антон. Только не показывай пальцем, я же все вижу и так.
– А они из чистого золота? Прямо из кусков? А где же такие глыбы золота нашли?
– Они только сверху позолоченные, Антон. Разве такие глыбы золота могут быть?
– Ух ты! А вода как играет! А как это сделано, что вода кверху бьет?
Зина еле успевала отвечать.
Но Антон не уставал спрашивать. Ему уже было неважно, что Зина почти не отвечает, он сам спрашивал и сам же отвечал на вопросы, сам недоумевал и сам же, как умел, разрешал свои недоумения.
Впечатления, ошеломляющие и веселые, плотно ложились одно за другим. Иногда они переливались через край Антонова внимания, не хватало глаз, не хватало чувств все понять, все запомнить. Водометы среди драгоценных камней «Хозяйки медной горы», богато расцвеченные груды земных плодов, фантастические, всё умеющие машины, мощные, словно отлитые из металла, породистые лошади, нежно-желтые, будто сливочные, телята… Неудержимо влекло к себе мерцающее лунным серебром здание химии. Подзывал и павильон юннатов, притаившийся среди цветущего белым цветом сада…
Антону казалось, что он сможет до самой ночи ходить по Выставке. Но, когда поднялось солнце и начало припекать его белобрысую макушку, Антон почувствовал, что жара и усталость полегоньку начинают одолевать его.
– Ну, что, набегался? – спросила Зина. – Может, пойдем поедим мороженого?
– Ой! – обрадовался Антон, который в азарте своих потрясающих открытий совсем и забыл о белом медведе, сидящем на ледяной скале.
Да, Зина сказала правду. Белая скала стояла среди зеленых деревьев, длинные радужные сосульки сверкали на ней, и белый медведь поглядывал на Антона сверху, когда они с Зиной поднимались по узкой лесенке.
Если сказать правду, девушка, разносившая в металлических вазочках холодные разноцветные шарики, была не очень-то приветлива. Зине и Антону пришлось порядочно подождать, пока девушка обратит на них внимание. Но ничто не могло испортить их хорошего настроения. Они отдыхали здесь в холодке, предвкушая удовольствие.
И вот оно, это удовольствие, наконец наступило: по четыре шарика лежало в их вазочках – сливочное, шоколадное, ореховое, крем-брюле. Антон осторожно трогал ложечкой то один шарик, то другой, стараясь уловить разницу во вкусе. Он был счастлив!
В эту счастливую минуту кто-то сидящий за соседним столиком спросил:
– Который час, Женя?
– Третий, – ответил женский голос, – успеем еще.
У Антона застыла ложечка в руках. Третий! Третий час! В три часа Яшка будет ждать его на задворках. И, если Антон не сделает то, что он велел, вся Антонова жизнь разобьется вдребезги.
Мороженое вдруг потеряло вкус. Гора, на которой сидел белый медведь, превратилась в груду белой известки, а волшебные сосульки оказались просто разноцветными стекляшками.
– Зина, пойдем скорей домой, – попросил Антон, – пойдем прямо сейчас, а?
Зина удивленно раскрыла глаза:
– Что это ты? А ведь мы еще на пруд хотели. И на круговом троллейбусе покататься!
– Нет, пойдем лучше домой!
– Да ты же еще и мороженое не съел!
Антон торопливо проглотил оставшийся у него полурастаявший шарик и слез со стула.
– Съел. Пойдем.
Зина только пожала плечами.
Антону казалось, что прошло очень много времени, пока Зина расплатилась, пока они спустились вниз по узкой каменной лестнице, пока дошли до высоких ворот. Дворцы и сквозные арки остались позади, они отходили за купы деревьев, как сон, приснившийся среди дня. Большой фонтан шумел, будто осенний дождь, золотые статуи тяжело громоздились у водоема, и уже ни лиц, ни улыбок, ни манящих рук не было у них, – лишь сплошные блики раскаленного золота, от которых слепли глаза.
– Да чего ты так торопишься? – сказала Зина, придерживая его бегущий шаг. – До вечера далеко еще.
Зина была чуть-чуть обижена. Так звал ее Антон на Выставку, ревел даже. А теперь, когда его желание исполнилось, он бежит домой и не оглянется на все эти чудеса, которыми только что восторгался. Не поймешь его никак!
Антон всю дорогу был молчалив и задумчив. Он еле понимал, о чем разговаривает с ним Зина, еле отвечал ей. В голове было только одно: как ухитриться достать из комода черную сумочку – Антон даже в мыслях избегал называть ее маминой, – как достать из сумочки деньги и как выйти с этими деньгами из дома, чтобы Зина ничего не заметила?
Придя домой, Зина тотчас сняла свое праздничное платье, надела халатик и поспешила на кухню.
– Сейчас будем чай пить, Антон. Мой руки.
– Ладно.
Но через пять минут, войдя в комнату, Зина увидела, что Антон исчез. Ей бросилось в глаза, что один из ящиков комода неплотно закрыт и уголок желтой скатерти торчит оттуда. Зина машинально поправила этот уголок и закрыла комод. Что же это с Антоном? Неужели опять Клеткин?..
А бедный Антон уже снова был во власти своей тоски. Весь дрожа от того, что Зина чуть-чуть не застала его около комода, куда она кладет сумку с деньгами, он шел к Яшке, зажимая в руке рублевку.
Наступающее лето, игры на пионерском дворе, дружба с Зиной, сегодняшний праздник – все было омрачено. Он опять идет к Яшке. И никак нельзя ему не идти туда. И никак нельзя освободиться от этого.
Но может все-таки что-нибудь случиться. Вот, например, Яшка возьмет да и уедет куда-нибудь и никогда-никогда больше не вернется на их улицу. Или Яшкин отец вдруг скажет: «А не поехать ли нам жить в какой-нибудь другой город, а то что ж мы все в Москве да в Москве?»
А то еще может случиться, что милиция поймает Клетки на, когда он снова полезет за вареньем. Разве не может? Вот бы тогда хорошо стало жить Антону! Легко, просто, как всем ребятам, как Петушку, как Вите Апрелеву. И он бы, как все ребята, ничего не боялся, ничего не скрывал. Готовился бы в пионеры, как все. А сейчас? Разве может он – такой! – вступать в пионеры!