Личное счастье
Шрифт:
– А не все ли равно? Придут гости, тогда и наряжусь. А дома – к чему мне это? Кто меня видит? Одевайся, завтракать давай.
И она, переваливаясь, неслышной походкой пошла из комнаты. Тамара проводила ее угрюмым взглядом.
«Отец бросил ее, – подумала Тамара, – не говорит, а я-то вижу! Бросил, конечно бросил! Оттого и в отпуск не приехал. А она все обманывает зачем-то, скрывает. А я все равно вижу!»
Накинув халат, Тамара быстро вошла вслед за матерью в столовую. Ей надо было убедиться немедленно, сейчас же в том, что догадка ее справедлива.
– Отец тебя бросил?
У Антонины Андроновны на лице мгновенно выступили яркие розовые пятна. Она гордо вздернула голову:
– Ты что это? Это кто тебе сказал? Что за новости?
Тамара опустила глаза. Она села к столу и принялась разводить по клеенке маленькую лужицу пролитого молока. Мать давно уже не стелит скатертей на стол – к чему лишняя стирка?
«Значит, да, – думала Тамара, – если бы нет, так она только усмехнулась бы… А то будто ножом по больному месту. Значит, да. Значит, мы с ней такие… которых не любят. Которых бросают… Но разве и я, и я такая же?»
Нет. С этим Тамара не могла и не хотела согласиться. Наскоро позавтракав, она достала свое лучшее платье, голубое с белым цветком на груди, узкое в талии и широкое в подоле. Она стояла перед зеркалом, как голубой цветок в блестящем венке своих крутых ярких кудрей, с блестящими потемневшими глазами. Нет, неправда, она не такая и ее не так просто забыть!
– Куда это наша красавица с утра разрядилась? – сказала вдруг Анна Борисовна, войдя в комнату со щеткой и тряпкой. – Нешто праздник какой?
– Какое тебе дело? – зашипела на нее Тамара, стараясь, чтобы мать не слышала их разговора. – Ну что ты все время лезешь ко мне?
Она глядела на старушку злыми глазами и, казалось, готова была ударить ее.
– Да какое мое дело, конечно! – согласилась Анна Борисовна. – Проживайте, донашивайте, а новое когда еще справите – неизвестно! Вон уж и мне за два месяца задолжали. Отец-то у вас, чай, не миллионы получает.
Она распахнула окно, принимаясь за уборку. Тамара, мелко постукивая каблуками босоножек, вышла в прихожую. Мать окликнула ее, но Тамара, будто не слыша, захлопнула дверь. Она спешила уйти из дома. Все равно куда, лишь бы поскорее уйти.
В последнее время в их красивой квартире поселилась какая-то душная тоска. Тамара задыхалась от этой тоски. На улице было легче. Нежная тень деревьев лежала на тротуаре. Из-под забора выглядывала свежая травка-мокрица. Откуда-то из открытого окна доносилась негромкая песня, красивая печальная песня о любви и разлуке, о разлуке и верности.
«Далеко, далеко…» – запевал мужской голос – и перед глазами вставали какие-то далекие равнины, повитые голубым туманом, леса и горы… А там, за лесами и горами, на далекой границе, – «он», тоскующий о той, которую любит. Тамара прислушивалась к словам любви, и ей казалось, что эти слова обращены именно к ней. Она шла еле касаясь асфальта, словно крылья несли ее. Это утро, такое взволнованное, совсем не похожее на те утра, которые были вчера и позавчера. Сегодня обязательно должно было что-то произойти. Ведь звездочка упала к ней в лодку!
«Если сейчас на углу будет зеленый свет, – загадала Тамара, – значит, я его встречу».
С замирающим сердцем подошла она к углу, из-за которого был виден светофор. Свет был зеленый. Но он тотчас сменился желтым.
«А все-таки, когда я взглянула, он был зеленый! Да, зеленый, зеленый! – настаивала Тамара, стараясь отогнать свои сомнения. – Я увижу его сегодня! Я должна его увидеть сегодня».
Тамара вышла на центральную улицу, в суету спешащей в ту и в другую сторону толпы, в шум автобусов и неясного говора идущих мимо людей. Она широко открытыми глазами жадно глядела вокруг, она чувствовала, она знала, что должна встретить Рогозина.
Проходя мимо «Гастронома», Тамара неожиданно столкнулась с Зиной Стрешневой. Тамара хотела притвориться, что не видит Зину и пройти мимо, но Зина окликнула ее.
– Куда ты бежишь, Тамара? – спросила она, улыбаясь. – Догоняешь кого-нибудь?
– Никого не догоняю, – сдержанно ответила Тамара. – Ты из магазина?
– Да. За мясом ходила. Отец, если мяса не сваришь, будто и не ел ничего. Без мяса и не обед ему!
Тамара со скучающим лицом слушала ее. Мясо, обед… Крупные губы ее сжались будто от боли.
– Ты не больна? – спросила Зина.
Тамара подозрительно сверкнула на нее мрачными глазами:
– Почему это? Почему ты так думаешь?
– Не знаю. Мне показалось.
Тамара еще раз поглядела на Зину. Нет, Зина ничего не знает. Нежное Зинино лицо с тонкими светлыми бровями и темными ресницами было простодушно и участливо, а в светло-серых глазах светилась забота и тревога.
– А тебе-то что? – усмехнулась Тамара. – Что ты мне, мать, что ли? Или, может быть, старшая сестра?
Зина смутилась.
– Да. Я, наверное, так привыкла – дома-то я уже третий год старшая сестра. Вот и привыкла. Как-то сразу начинаю беспокоиться. Глупо, конечно. Ты не домой?
– Нет, не домой, – ответила Тамара.
Но ей еще не хотелось уходить от Зины. Хотя она и не дружила со Стрешневой, сейчас, в минуты тоски и душевной неурядицы приятно было побыть около тихого, спокойного и доброго человека.
– Я провожу тебя немного, – сказала Тамара.
Зина удивилась.
– Но ведь ты спешила куда-то?
– Ты что, хочешь избавиться от меня? – нахмурилась Тамара.
– Нет, – просто ответила Зина, – почему это? Я бы и сама прошлась с тобой по улицам. Только мне ведь некогда. Да и сумка тяжелая.
Она улыбнулась и взяла сумку в другую руку.
– Что же, так и всегда будет? – спросила Тамара, кивая на ее нагруженную провизией сумку. – Магазины, хозяйство?..
Зина поглядела на Тамару ясными, немного удивленными глазами:
– А как же? Отец с работы придет, ему поесть надо?