Личный тать Его Величества
Шрифт:
Ибо едва ли не самое страшное для державного мужа – осознавать, что лелеемая тобою держава с твоей кончиной рухнет, расколется в усобице… Зачем тогда все усилия, зачем пролитая кровь подданных, зачем взятые на душу многочисленные грехи во имя собственной власти?..
Да и вообще для истинного мужчины главное – знать, что род твой не прерывается, что дело твоё передаётся в надёжные руки… Если же в этом деле что-то не складывается, остаётся уповать только на Божью милость!..
С той надеждой и отошёл в мир иной грозный царь. А для реального управления державой оставил Опекунский, или Регентский совет. В него вошли князья Иван Мстиславский и герой Псковской обороны Иван Шуйский, а также любимец московского высшего
Какое-то время так и оставалось. Опекуны ревниво следили друг за другом. И в результате вопросы решались для пользы Отечества, а не для личного блага кого из царедворцев.
Однако недолгой оказалась та натишь!
Соперники не сидели, сложа руки – каждый старался обзавестись сторонниками, сколотить коалицию, чтобы свалить супротивников… О благе государства речь теперь особо не шла – каждый больше помышлял о собственных интересах!
И вот уже в назначенном Опекунском совете всё чаще начинает появляться Пётр Головин – один из двоих казначеев государевых. Оно вроде как и закономерно – как ни ряди, а без денег ни один государственный вопрос не решить… Однако Головин – человек Мстиславского, Шуйских, Шереметевых… То есть начала усиливаться партия родовитой знати – а это прямая угроза для Годунова, Бельского и других царедворцев помельче родом…
То есть любому мало-мальски сведущему человеку понятно, что нарастающее противоречие в Опекунском совете, да и вообще в Думе – явление не временное, не из тех, что само по себе затухает… Тут грядёт такое размежевание, такое противостояние, что только держись!
Кто-то непременно победит – и горе побеждённым!..
И ему, лично Ваньке Воейкову, стольнику государеву, в стороне от событий не отсидеться. Он обязан принять чью-то сторону! В смысле, не кому-то обязан, а просто посерёдке меж враждующих группировок тихий уголок не сыскать!
Почему ж так случается, что не могут бояре править совместно, что обязательно каждый стремится вверх продраться, выше других вскарабкаться!..
Простой боярин жаждет стать боярином Аптечным, Аптечный – Конюшенным, а тот – Ближним…
Думает Воейков…
А потом вдруг понимает, что, в общем-то, давно про себя уже всё решил… Что и в самом деле нет у него, в общем-то, выбора…
В этом противостоянии старой знати и новых людей, ему крыло новопришлых ближе.
Покойный государь Иоанн Васильевич попытался своротить шею дородной знати, да не сумел дело до конца довести. И вот она пытается отыграть свои позиции, вернуть всё на круги своя. А Годуновы, Бельские – они представляют собой уже людей, которые на первое место стараются ставить деловые качества человека… Получится ли – бог весть! Но только для таких, как Воейков – они более надёжное будущее!.. При них у Воейкова имеется хотя бы надежда на то, чтобы продвинуться – при Шуйских даже надежды нет.
И когда понял это Иван, сразу легче стало.
Он ухмыльнулся, широко перекрестился…
– Помоги мне, Господи!..
Приложился к кружке…
И направился в красный угол – задёрнуть шторки перед иконами.
– Лукерья! – крикнул громко. – Куда запропастилась – не докличешься, когда нужна!..
Выбор был сделан!
У Годунова
…Потому что все ищут своего, а не того, что угодно Иисусу Христу.
Тем же вечером Воейков уже сидел у Годунова.
– Правильно сделал, Ванюша, что ко мне склонился, – одобрительно и ласково улыбался боярин, самолично наливая подручному хмельного –
Меньшой промолчал. Хотя и царапнула его оговорка про «не размышляя»… Размышлял он, когда доводилось исполнять щекотливые поручения. Другое дело, что всегда умел найти оправдания себе… И продумывал, как защищаться, если вдруг ситуация сложится не в его пользу…
Знал он и то, что ласковости боярина особо доверять не следует. Любого боярина!.. Особенно Бориса Фёдоровича. Он всегда себе на уме оставался, за что и покойный Иоанн Васильевич его особо выделял.
Среди опричников ведь тоже разные людишки встречались. Кто-то на полях сражения насмерть бился, кто-то калёным железом крамолу внутри страны выжигал… Ну а кто-то хитромудрые каверзы изобретал, служил государю Иоанну Васильевичу изворотливостью ума… Все одинаково звались – опричники. А реально – каждый личный урок исполнял!
Давно уж распустил опричную тысячу царь Иоанн. Уж и сам с тех пор отошёл в мир иной. А только по сей день на многих царедворцах стоит опричное тавро. И все знают о том, кто персонально состоял в их рядах.
В тысяче той состояли избранные из избранных! Государь лично знал каждого опричника, каждого жаловал, с каждого и спрашивал.
Кто из опричного войска бестрепетно на битву шёл, на поле брани пал – уважения достойны.
Кто внутреннюю измену пресекал – уважения достойны двойне, считал Меньшой, ибо внешний ворот не скрывается, всегда на виду, а внутреннего попробуй-ка ещё распознай!.. Да и потом – внешнего ворога срубить на поле брани не зазорно, никто после пенять не станет. А вот как выявить, а потом на дыбу вздёрнуть ближнего своего, соотечественника, с которым до того за одним столом сидел, в одной сече участвовал… Опять же, родичи у казнённого останутся, с которыми потом встречаться, в глаза им смотреть – в которых укор непреходящий горит… С сыном или братом казнённого в битву вместе идти, спину ему доверять свою прикрывать… Нет, опричник, который боролся с внутренней изменой, достоин большего уважения, чем рядовой ратник, даже идущий на смертельный подвиг ради други своя!
Но больше всего, с точки зрения Воейкова, уважать следует как раз тех, кто меч из ножен вынимает редко, а умом своим пользы державе приносит больше остальных, тех, о ком речь выше шла.
Борис Фёдорович Годунов относился как раз к таким. Ратных подвигов за ним числится не так много… Он войн вообще не любил, и уклонялся от сражений сколько только возможно.
Зато ума – палата!
Однако и опасаться таковых следует больше всего. Потому что если за выгоду сочтёт, отправит на плаху любого неугодного. Или татя подошлёт, чтобы удавить ставшего ненужным человека потихоньку, без огласки. Причём, что касается лично Годунова, то тайно татя подослать – это как раз его стезя, открыто он редко кого казнить велел.
Уж кто как не Иван знал о существовании многочисленных тайных подземных ходов, протянувшихся под Москвой. Которые вели от помещений Разбойного приказа, примостившегося в самом уголке Кремля, у Беклемишевой башни, от подземелий Троицкой башни, в которой содержались самые опасные государевы преступники, от Опричного двора, прижавшегося к стене Крестовоздвиженского монастыря, что на Моховой, от усадьбы рыжего Григория Бельского, больше известного как Малюта Скуратов, располагавшейся на Берсеневке близ замоскворецких царских садов… А куда они вели, эти тайные ходы?.. Многие – так прямо к воде: к Москве-реке, к Яузе-реке, к запруженной Неглинке… Бездыханные изувеченные тела скольких людишек, прошедших поднаторевшие в жестоких истязаниях лапы заплечных дел мастеров, так и не обрели покой в освящённой земле близ церквей, а отправились в мутные глубины на радость водящимся тут в изобилии ракам и иным речным трупоедам!..