Личный враг императора
Шрифт:
– Фи, Маркиз, что за базарный жаргон? Мы же с вами аристократы. А не какие-нибудь там грязные клошары с паперти у кладбища Невинноубиенных! – Я приложил усилия, чтобы скрыть ухмылку. Противник нервничал, и это было хорошо. Не говоря уже о том, что держать этак на весу на вытянутой руке увесистый пистолет было не самым приятным развлечением. Чем дальше, тем больше. – Я лишь говорю о том, – продолжил я, – что поскольку вы, по сути, – шайка грабителей и мародеров, а не воинское подразделение, то имеете некоторое право на снисхождение. Вы, конечно же, слыхали
Черный Маркиз пожал плечами.
– Меня это не касается.
– Напротив, касается самым непосредственным образом. Если вы сложите оружие, то я обещаю вас пощадить.
– А если я прямо сейчас вышибу тебе мозги?
– Вам, месье, – поморщился я. – Не тебе, а – вам.
«Надо дожимать Маркиза. Впрочем, какой он, к чертям собачьим, маркиз? В лучшем случае бабка его с каким-нибудь маркизом на сеновале кувыркалась».
– Теоретически это возможно. Но, во-первых, после этого вы все не проживете и пяти минут, потому как за то время, пока мы ведем здесь светскую беседу, мои люди уже заняли позицию под стенами особняка. А во-вторых…
– Ах ты!..
Вот дел у меня больше нет, кроме как выслушивать мнение обо мне какого-то французского дезертира! Ничего хорошего тут уж точно не услышишь. Я резко опустил поднятые руки, ухватил правой оружие Черного Маркиза за ствол, поворот, рывок – и пистолет вылетел из пятерни лжеаристократа. Негромкий короткий скрежет, и мой пистолет уперся беглому кирасиру в живот: предводитель крестьян Афанасий Ильин был настоящим Левшой. Покрутив в своих медвежьих лапищах диковинные «хлопальные» пистоли и принесенный мной набросок, он почесал затылок, присвистнул, что-то померил и к утру соорудил требуемое устройство, закрепленное сейчас на моих запястьях. В положении изготовки к стрельбе увлекаемое инерцией оружие выскочило из рукава и само легло в ладонь.
– Вы не дослушали, что «во-вторых».
Пришедшие в себя от неожиданности подельники Маркиза схватились было за оружие. Сам он был мертвенно-бледен, но старался держаться.
– Не стоит, – тихо посоветовал я, больше всего на свете желая сейчас нажать на спуск. – Как там: «стволы Ле Пажа роковые…» Пистонный замок, два ствола высочайшего качества сборки. Одно лишнее действие – и у вас в желудке окажется два свинцовых ореха. Сразу вы не помрете, будете подыхать долго и мучительно. Перитонит, знаете ли, чертовски неприятная штука, и раздробленный позвоночник – тоже.
– Если вы стрельнете, сразу умрете, – куда тише и без прежней усмешки выдохнул Маркиз.
– Верно, – согласился я. – Но я-то пришел к вам вести переговоры, а вы устраиваете балаган. Теперь к делу – я говорю, вы слушаете. Итак, господа, прости господи, у вас есть ровно два выхода из западни. Первый: вы отдаете мне захваченную вами в монастыре девушку – я оставляю вам жизнь и даю полдня форы. Второй: вы не отдаете мне девушку – и те из вас, кто через пятнадцать минут еще останется жить, будут мной запытаны так, что даже китайцы, большие мастера этого дела, обзавидуются, глядя на
– Ты ничего не получишь! – рявкнул бывший кирасир, пытаясь отпрянуть в сторону. Выстрел, раздробленное колено Черного Маркиза багровеет от крови, нога подламывается, и он рушится на затоптанный пол.
– Как я уже говорил, замок пистонный, порох досыпать не надо. Стреляет мгновенно. Бью я без промаха. – Я развернулся, пнул ногой дверь. – У вас пять минут на раздумья. Провожать не надо.
И снова: шаг, еще шаг и… резкий прыжок с крыльца в сторону. Опешивший в первую секунду разбойный люд бросается к распахнутой двери, и в этот миг злобно рявкает наведенная Дунке пушка. Заряд картечи выкашивает себе дорогу от входа к лестнице на второй этаж.
– У вас есть пять минут. – Я невольно крещусь, прижимаюсь спиной к стене и облизываю пересохшие губы.
«Как там писал Киплинг: «Акела промахнулся»? Сейчас эти мерзавцы наверняка вспомнят, насколько дорога им никчемная их, бестолковая жизнь. Черный Маркиз, как бы вчера они его ни обожали, им уже не вожак – с такой раной, в лучшем случае при наличии умелого хирурга, останется калекой. Значит, куда проще расстаться с добычей, чем с головой. А Маркиз, ежели будет чем-то недоволен, станет мешать, скорее всего, просто отправится к праотцам. А может, и уже отправился.
Если расчет верен, сейчас все прояснится – момент истины! Ну же, сколько там, минута прошла, две?» Трубецкой для француза сейчас – существо легендарное, безжалостное, но часть этой легенды гласит, что он никогда не врет. И если сказал, что даст полдня форы, значит, так и есть. Хотя не врет – вовсе не означает, что говорит правду. Дорога здесь одна, и куда бы эти мерзавцы ни пошли, с одной стороны поджидают в засаде гусары ротмистра Чуева, с другой – спешит на подмогу крестьянское ополчение Афанасия Ильина. «Ну же! – Трубецкой закусил губу. – Четыре минуты, началась пятая».
– Эй! – послышалось из дома. – Не стреляйте! Мы выходим.
На заляпанные кровью ступеньки вылетело тело в мундире кирасирского лейтенанта. Раздробленное колено и… несколько штыковых ран. Черный Маркиз явно не понял, не уловил момент, когда перестал быть непререкаемым вождем своей банды. А дальше все, что стоит на пути к спасению, должно исчезнуть, будь он хоть сто раз маркиз и еще три раза герцог. Но торжествовать еще не время.
– Всем выйти и выстроиться перед крыльцом! Если с Александрой что-то случилось, считайте, что я вас обманул.
– Да жива она, ничего с ней не сталось! – кричит с порога рослый детина, должно быть, какой-нибудь очередной Зеленый Шевалье или Серо-Бурый Виконт.
Я подскакиваю к разбитому окну, стволом пистолета отбиваю несколько торчащих осколков, подтягиваюсь и заскакиваю в дом, стекло хрустит под ногами, лужи крови, несколько трупов, персидский ковер у лестницы кажется побуревшим. У первой ступеньки валяется сабля, еще совсем недавно висевшая на поясе Черного Маркиза. Должно быть, он еще пробовал сопротивляться, отстаивать свое место в стае.