Лицо в зеркале
Шрифт:
Ему следовало бы понять, что это миражи, смело проехать сквозь них, но он никогда не видел ничего подобного, представить себе не мог, что такое возможно. Они же не были прозрачными, казались такими же реальными, как каминная кочерга или мраморная лампа с бронзовыми украшениями.
Тормозя, он слишком сильно нажал на педаль, возможно, сам того не ведая, крутанул руль. «Бьюик» так быстро завертело, что пистолет соскользнул с колен Корки на пол у его ног, а голова с такой силой ударилась о боковое стекло, что могла и треснуть.
Во время поворота на триста шестьдесят градусов его четыре жертвы никуда не делись, так и висели перед лобовым стеклом, тянулись к нему, и из груди Корки вырвался крик, слишком писклявый для Робина Гудфело. Один, два, три, четыре разъяренных покойника бились о лобовое стекло, о боковое стекло, стремясь добраться до него, но в самый последний момент взорвались, все-таки оказавшись миражами, сотканными из воды и теней, фонтанов брызг, отбрасываемых колесами, улетели, исчезли.
Поворот на триста шестьдесят градусов замедлил, но не остановил «Бьюик». Он повернулся еще на девяносто градусов и столкнулся с одним из деревьев, посаженных вдоль дороги. При контакте дверца со стороны пассажирского сиденья распахнулась, а лобовое стекло разлетелось вдребезги.
Смеясь в лицо хаосу, Корки наклонился к рулю, опустил руку на пол, пытаясь нащупать пистолет. Вскоре пальцы сжали рукоятку, и он уже поднял «глок», чтобы пристрелить мальчишку.
Но тут в скрежете металла открылась дверца со стороны водителя, и Этан Трумэн попытался схватить Корки, поэтому, вместо того чтобы всадить пулю в мальчишку, он выстрелил в мужчину.
Подбежав к «Бьюику» в момент столкновения последнего с деревом, Этан ударил пистолетом по крыше и оставил его там, потому что не хотел стрелять в кабину, где на линии огня мог оказаться Фрик. Отчаянно рискуя, он дернул покореженную дверь и потянулся к водителю. Тот наставил на него пистолет, и Этан не только увидел дульную вспышку, но и в нос ударил ее запах.
Этан не ощутил никаких последствий выстрела, возможно, потому, что думал только об одном: обезоружить похитителя, независимо от того, ранили его самого или нет.
А уж отбросив оружие в темноту, попытался вытащить мерзавца из кабины. Но мерзавец вылез сам и всем телом врезался в Этана. Оба упали, Этан оказался внизу, ударился головой о кварцит, которым мостили дорогу.
От удара, распахнувшего дверцу, Фрик окончательно сполз с сиденья, выпал из «Бьюика» на залитую дождем мостовую. Оказался на спине, в самом худшем из положений при приступе астмы.
Дождь слепил глаза, но его куда больше волновала не эта помеха для зрения, а красноватый отсвет, который начал окрашивать ночь, превращая капли в рубины.
Мысли его были под стать зрению, слишком мало кислорода поступало в мозг, но он смог сообразить, что эффект дерьма, которым прыснули ему в лицо, постепенно слабеет. Он попытался сдвинуться с места, и ему это удалось, пусть и не столь уж грациозно. Пожалуй, в тот момент он более всего напоминал выброшенную на берег рыбу.
На боку он смог хоть как-то сжимать и разжимать мышцы шеи, чтобы по мере сил выдавливать из легких воздух, который загустел, как сироп. Ему, конечно, стало полегче, но лишь на чуть-чуть. В легких и горле все свистело и хрипело.
Сесть, нужно сесть. Но он не мог.
Ингалятор, ему нужен ингалятор. Но где его взять?
И хотя мир для него казался алым, Фрик знал, что для мира он выглядит синим, ибо приступ был сильный, сильнее тех, что случались у него раньше, тот самый случай, когда не обойтись без палаты интенсивной терапии, врачей и медсестер, обсуждающих фильмы Ченнинга Манхейма.
Нет воздуха. Нет воздуха. Тридцать пять тысяч долларов потрачены на переделку его апартаментов, а воздуха нет.
Забавные мысли толпились у него в голове. Забавные не в смысле ха-ха. Забавные, потому что страшные. Красные мысли. И такие темно-красные по краям, что казались черными.
Не испытывая никакого желания прочитать лекцию о деструктивном характере литературы, но готовый уничтожить все, что встанет у него на пути, с волчьей яростью, беснующейся в голове, Корки хотелось выдавить противнику глаза, вонзиться зубами в лицо, которое он видел под собой, рвать, рвать и рвать его ногтями.
И, уже оскалив зубы для первого укуса, понял, что Этан практически отключился, ударившись затылком о мостовую, и не способен на сопротивление. Несмотря на пелену ярости, застилающую разум, Корки отдавал себе отчет в том, что, поддавшись животной страсти прикончить жертву зубами и когтями, он порвет последние сдерживающие его узы, и много часов спустя его найдут здесь же, над изуродованным до неузнаваемости трупом Этана, в котором он будет рыться окровавленной мордой, словно свинья в поисках трюфелей.
Будучи Робином Гудфело, пусть и не настоящим агентом, прошедшим специальную подготовку, но насмотревшимся шпионских боевиков, он знал, что резкий удар ребром ладони по переносице приводит к тому, что осколки раздробленных костей проникают в мозг и вызывают мгновенную смерть. Вот он и нанес такой удар, а потом радостно вскрикнул, когда в ответ ярким фонтаном брызнула кровь Трумэна.
Скатился с уже ни на что не годного копа, повернулся к «Бьюику» и направился на поиски мальчишки. Заглянул в кабину со стороны водительской дверцы, но Фрик, должно быть, выскользнул через распахнутую дверцу у пассажирского сиденья.
Однако парализатор еще наверняка действовал. И это отродье не могло далеко уползти.
Выпрямившись, Корки увидел пистолет на крыше «Бьюика», прямо у него перед глазами.
На гранях рукоятки капельки воды сверкали, как бриллианты.
Оружие Трумэна.
Найти мальчишку. Прострелить ему ногу. Чтобы никуда не делся. Вернуться в гараж за новыми ключами, новым автомобилем.
Корки еще мог реализовать намеченный план, он же был сыном хаоса, точно так же, как Фрик — сыном самой знаменитой кинозвезды, и хаос не мог подвести своего сына, как актер никогда не подвел бы своего.