Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков
Шрифт:
Совсем иначе отнесся к этому факту Коротков, когда Бережков поделился с ним своими впечатлениями от визита к американцу. Для Короткова важно было то, что данная информация (по сути для него не новая) поступила не из штаба люфтваффе, а непосредственно от боевого офицера, которому, возможно, не сегодня-завтра придется участвовать в военных действиях.
Дальше — больше. Перед самым нападением Германии на Югославию, посланник этой страны в Берлине Андрич на приеме сказал Деканозову и Кобулову, что теперь на очереди — Югославия, а после оккупации маленькой балканской страны Гитлер устремится на восток…
На совещании оперативных сотрудников резидентуры Кобулов рассказал об этой реплике Андрича,
— Ну и как ты к этому относишься? — спросил Бережков Короткова после очередной подобной же накачки у полпреда.
— Как? Да никак. Работать надо… Вот Боря Журавлев, выслушав нашего шефа, поступил умнее всех: тут же отправил жену и новорожденного сына в Москву. Подальше от греха. По примеру наших коллег, немцев…
Бережков знал, на что намекал Коротков: с каждым пассажирским поездом из Москвы прибывала одна-две семьи сотрудников посольства Германии в СССР.
Были и другие признаки, мягко говоря, охлаждения в отношениях между двумя странами, незаметные для стороннего взгляда, но многозначительные для знающих дипломатический протокол. Так, на приемы, которые устраивало советское полпредство, из высокопоставленных нацистов приходил только министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп. Иногда появлялись генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель и известный летчик-ас, создавший вместе Герингом военно-воздушные силы Германии генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх. И то ненадолго.
Регулярно здание на Унтер-ден-Линден посещал лишь статс-секретарь МИД, (то есть постоянный первый заместитель министра) Отто Мейснер. Но эти визиты входили в его служебные обязанности.
В феврале в консульском отделе появился необычный посетитель — таких здесь видели нечасто: рабочий, типографский рабочий, что можно было определить по его рукам, хранившим следы трудносмываемого гарта, сплава, из которого отливаются литеры. Рабочий себя не назвал, он был очень взволнован, что не помешало ему прошмыгнуть в двери консульства так, чтобы остаться незамеченным размеренно прохаживающимся по тротуару шуцманом [76] .
76
После вхождения в 1940 году прибалтийских республик в состав СССР, здания бывших посольств Литвы, Латвии и Эстонии стали собственностью Советского Союза. В двухэтажный особняк, ранее занимаемый литовским посольством на Принценштрассе, вселился консульский отдел полпредства СССР. Здесь всегда было много посетителей, и потому проникнуть сюда незаметно было гораздо легче, нежели в здание полпредства.
В консульстве он задержался всего на какую-то минуту, только чтобы вручить встретившему его сотруднику карманного размера новенький, только что отпечатанный огромным тиражом немецко-русский разговорник. Не туристский, а — военный. Составляющие его тексты: «Руки вверх!», «Сдавайся!», «Где твой командир?» и прочие красноречиво свидетельствовали о том, для чего он предназначался.
Не следует думать, что берлинская резидентура служила лишь «почтовым ящиком» для приема сообщений от своих источников и последующей передачей их в Москву. Вовсе нет. Резидентура активно ставила перед агентами определенные задачи и, в свою очередь, получала конкретные указания от Центра и принимала их к исполнению. Суть этих указаний зачастую зависела от того, задавали их руководители разведки, то есть, профессионалы, или пресловутые «инстанции». Эти последние порой могли вызвать лишь недоумение, очень уж часто они содержали требования еще раз все проверить, перепроверить, не поддаваться на провокации.
Коротков подметил, что самые важные и конкретные задания всегда подписывал либо начальник отдела, либо его заместитель. И неспроста. Всемогущие инстанции не желали признаваться тем самым в очевидном.
В шифротелеграмме № 54 от 10 апреля 1941 года руководство разведки предписало резидентуре «…по вопросам авиации озадачить «Старшину». Через «Шведа» выяснить дислокацию немецких частей в Румынии, через «Испанца» получить сведения о положении в военно-химической промышленности, используя при этом возможности «Турка». Добыть военно-технические новинки через «Грека». О состоянии военно-морского флота получить информацию через «Итальянца». Ориентировать «Брайтенбаха» на выяснение дислокации германских воинских частей и строительства укреплений на границе, прилегающей к территории СССР».
Легко заметить, что эти задания точь-в-точь совпадали с тем, что резидентура и без них успешно делала.
18 апреля все европейские резидентуры получили указание активизировать агентуру на случай возможной войны. Однако резиденты не могли не обратить внимания на то, что столь важную директиву подписал не нарком госбезопасности Меркулов, а заместитель начальника разведки Судоплатов. Аппаратные игры в ответственность продолжались… О степени озабоченности Центра возможностью войны каждый резидент судил по своему разумению. Соответственно и трактовал данное указание.
Главной проблемой была связь, контакты с агентами. В сложившихся условиях встречаться с ними для сбора информации приходилось едва не ежедневно, волей-неволей приходилось сводить до минимума нормальные меры предосторожности, отказываться от многочасового кружения по городу перед выходом на условленное место встречи, сотрудников для обеспечения и проведения контрнаблюдения не хватало.
Приходилось считаться и с тем фактом, что, скажем, те же Харнак и Леман были ответственными сотрудниками своих ведомств, и теперь им, как никогда раньше, было трудно вырваться на встречу в присутственные часы, к тому же зачастую начальство задерживало их подолгу и по окончании рабочего дня.
Еще одно обстоятельство, никак не зависящее от Короткова и его коллег, создавало для них дополнительные трудности. Имеется в виду их высшее руководство в стенах самого полпредства. Выбор Владимира Деканозова в качестве полпреда, да еще в Германии, да еще и с полномочиями заместителя наркома был крайне неудачен. Этот человек просто-напросто не подходил для столь крупного дипломатического поста. Немцы прекрасно знали, что в НКИД Деканозов пришел прямехонько из НКВД, где много лет был одним из приближенных Берии. Он никогда ранее не бывал за границей, не владел ни одним иностранным языком. Знали немцы и то, что Амаяк Кобулов не просто сотрудник НКВД, пускай и ответственный, но родной брат Богдана Кобулова, правой руки все того же Берии.
Такое сочетание двух первых лиц полпредства насторожило бы контрразведку любой страны. И СД и абвер, и гестапо вправе были даже чисто умозрительно полагать, что, по меньшей мере две трети персонала советского полпредства, торгпредства, консульств, журналистского корпуса, иных граждан СССР, находящихся в Германии, являются разведчиками.
Немцам однако, в голову не могло прийти, что подлинным руководителем советской резидентуры в Берлине является не высокопоставленный и амбициозный Кобулов, а сотрудник, стоящий на служебной лестнице несколькими ступеньками ниже. Потому-то они, установив весьма плотное, но, в сущности, бесполезное наблюдение за Амаяком, невольно ослабили свое внимание к другим сотрудникам, в которых подозревали разведчиков.