Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков
Шрифт:
В прошлом году от «Лесовода» были получены данные: работник группы атташе немецкого командования… заверил «Лесовода», что Германия выступит весной против С. С. С. Р. Сведения косвенного порядка поступили в этом направлении также от… «Брайтенбаха».
Отдавая себе полностью отчет о пробелах и недостатках в сведениях «Корсиканца», тем более когда речь идет о вопросе такой серьезности, я коротко разрешил себе перечислить все его данные и сделать ссылки на другие источники, с тем чтобы отдел представил Вам полный анализ всех подобных материалов в этой области «Корсиканца» и других источников.
Одновременно с этим считаю необходимым выдвинуть следующие вопросы.
В моих глазах «Корсиканец» заслуживает полного доверия, и мне кажется, что
В силу этого я считал бы целесообразным, если бы с ним встретился тов. Кобулов. Как более опытный товарищ он мог бы, с одной стороны, вынести подтверждающее или обратное впечатление о нем, с другой, поскольку мне «Корсиканец» кажется весьма и весьма интересной фигурой, такая бы встреча повела бы к активизации агента. Все вопросы работы с «Корсиканцем» я обсуждаю с т. Кобуловым. Его личное знакомство с «К.» и получение представления о нем не только с моих слов, облегчило бы задачу для меня и тов. Кобулова и дачу советов и корректировку со стороны последнего. Поскольку время не терпит, прошу дать указание о телеграфном сообщении нам Вашего решения.
Считал бы целесообразным также выяснить, кто такой упомянутый выше агент военных. Мне кажется, что поскольку его сведения иногда так совпадают с данными «Корсиканца», они вращаются в одном и том же кругу и вполне возможно даже знакомы.
Мы дважды писали в Москву, что было бы хорошо сделать «Корсиканцу» продуктовый подарок. Однако кроме совета дать ему карточки, которых у нас нет, мы ничего не получили. Отношениям с «К.» мы стараемся придать характер, помимо всего прочего, личной дружбы, и такая внимательность с нашей стороны была бы только на пользу дела.
В Москве, по-видимому, материалы «Корсиканца» не сконцентрированы в одном месте. В одном письме нам сообщают, что человек «Корсиканца»… не известен, в другом же — просят выяснить, где… сейчас находится и что делает — он, оказывается, был нашим агентом до 1938 года.
Примерно два месяца тому назад мы просили сообщить решение о нашем быв. агенте «Эразмусе», с которым на чисто нейтральной почве связан «Корсиканец», однако ответа нет до сих пор.
Степанов.»
Письмо приведено полностью, многоточием отмечены только пропуски псевдонимов источников, что в данном случае не имеет никакого значения.
Когда автор закончил перепечатку этого любопытнейшего во всех отношениях документа, его осенила догадка: «Степанов» имел не санкцию «Павла», а прямой приказ писать ему время от времени.
Немного комментариев. Ничего нового Коротков Берии по существу не сообщил: почти вся информация уже излагалась в шифровках в Центр. Но кое-что все же привлекает внимание. Широко издаваемый сейчас в России писатель Виктор Суворов (псевдоним бежавшего на Запад много лет назад офицера ГРУ Виктора Резуна) в своих книгах утверждает, что Сталин готовился первым нанести удар по Германии, и Гитлер, зная это, 22 июня 1941 года лишь опередил советского лидера. Это — слово в слово повторение аргументов нацистской пропаганды того времени. Примечательно, что в информации, полученной «Корсиканцем» и «Старшиной», отраженной не только в шифровках берлинской резидентуры но и в этом личном письме Короткова Берии, нет ни малейшего упоминания о «предотвращении советской угрозы». Речь идет именно о планируемом и ничем не спровоцированном нападении Германии на СССР.
Не должен вводить в заблуждение читателя пассаж Короткова о желательности помощи со стороны «более опытного старшего товарища» Кобулова. Это уже чистая дипломатия. Коротков прекрасно знал, что Амаяк — креатура Берии, и потому по отношению к нему следует соблюдать пиитет. Но знал и то, что к серьезным оперативным делам тот же Берия Кобулова не подпускал, потому как знал цену его «опыту».
К весне ситуация настолько обострилась, что получение информации от Шульце-Бойзена и Кукхофа через посредничество Харнака стало процессом недопустимо затяжным. 15 марта Центр дал указание Короткову установить непосредственную связь со «Старшиной» и «Стариком», хотя было ясно, что контакт с офицером, работающим в центральном аппарате люфтваффе, следовательно, секретоносителем, дело чрезвычайно сложное и опасное. К тому же, на «Степанова» теперь ложилась бы запредельная физическая нагрузка, поскольку даже самая короткая встреча с учетом времени на выход и возвращение занимала самое малое четыре-пять часов. Но Центр настаивал, чтобы резидентура установила прямой выход на обе группы, Коротков вызвал на связь Харнака, постарался как можно тактичнее (Арвид был достаточно самолюбив) объяснить ему, что обстоятельства требуют как бы раздробления организации. Нельзя дальше замыкать все контакты на него одного. Стоит ему попасть под подозрение спецслужб, все группы утратят связь с Москвой. Это в лучшем случае. В худшем — гестапо выйдет не только на ближайшее окружение его, Харнака, но и на людей, концентрирующихся вокруг Шульце-Бойзена и Кукхофа. Под ударом окажутся десятки патриотов.
Харнак все понял и устроил Короткову его первую непосредственную встречу с Шульце-Бойзеном.
25 марта в условленный час в одном из укромных уголков Тиргартена навстречу Короткову вышел высокий, стройный офицер в летней форме, сидящей на нем как-то особенно элегантно. По легкой, быстрой походке, хорошо координированным движениям Коротков мгновенно опознал в нем классного спортсмена. Никакой ходульности, подчеркнутой до карикатурности выправки, столь характерной для кадровых, тем более потомственных прусских офицеров от юных лейтенантов до седовласых фельдмаршалов.
Лицо Шульце-Бойзена с неправильными чертами, было, в общем-то, некрасивым, но, тем не менее, от него так и веяло обаянием, а мягкая улыбка была просто неотразимой. Наверняка он чрезвычайно нравился женщинам.
С первых же минут разговора Коротков ощутил к Шульце-Бойзену не только искреннюю симпатию, но и полное доверие. Он сразу понял, однако, что тот человек не только отважен, но и склонен к отчаянному, порой гусарскому безрассудству, вовсе не свойственному немцам вообще, военным — тем более. «Может быть, это у него от спорта?» — подумал Коротков. Известно, яхтсмены — ребята рисковые…
31 марта Коротков докладывал в Москву.
«…в прошлый четверг «Корсиканец» свел нас со «Старшиной»… «Старшина» отлично понимает, что он имеет дело с представителями Советского Союза, а не по партийной линии. Впечатление такое, что он готов полностью информировать нас обо всем ему известном. На наши вопросы отвечал без всяких уверток и намерений что-либо скрыть. Даже больше того, как видно, он готовился к встрече и на клочке бумаги записал вопросы для передачи нам…
Но «Корсиканец» предостерегал о необходимости полностью избегать того, чтобы у «Старшины», этого, как он характеризует, пылкого декабриста, не оставалось чувства того, что его партийная работа, которую он, «Старшина», обоготворяет, превращается в простой шпионаж. В противовес «Корсиканцу», который строит большие планы на будущее и подготавливает своих людей на то время, когда к власти придут коммунисты, «Старшина» нам кажется более боевым человеком, думающем о необходимости действий для достижения того положения, о котором мечтает «Корсиканец».