Лихачев

Леонтьева Тамара Константиновна

«Если человек неуклюж, неловок и лодырь от рождения, то и станок в его руках не будет выполнять правильно работу, — писал Форд в этом обращении. — Работать должен тот, кто лучше справляется с делом и не тратит на работу больше силы, тем это необходимо, а тратить больше — это быть расточительным».

4

Если человек или станок не могли работать, их безжалостно выбрасывали. Если станок мог еще работать, нужно было его восстановить. Вот и в Германии Лихачев видел в номере гостиницы

старый фаянсовый в голубых цветах рукомойник, который дал трещину, но мог еще служить. Выбрасывать его раньше времени было бы «расточительством», поэтому его замазали клеем и поставили в дешевый номер,

Лихачев спросил однажды, почему станки в механическом цехе завода стоят так тесно, что, кажется, они громоздятся друг на друга. Ему объяснили, что они расставлены не только соответственно чередованию различных операций, но и с таким расчетом, чтобы каждому рабочему «обеспечить необходимый простор».

«Где они видят этот «простор»? — спрашивал себя Ляхачев. — У нас уже и Лагутин и Игнатов устроили бы скандал».

Тесная расстановка станков при всех условиях требовала предохранительных приспособлений и вентиляции, а их не было. Должно быть, опять «расточительство».

И хотя Форд постоянно заявлял, что «промышленность не требует человеческих жертв», несчастные случаи были достаточно часты на его заводах.

Лихачев изучил причины этих несчастных случаев. В конце концов, все упиралось в нарушение элементарных правил техники безопасности. Лихачеву, несколько лет занимавшемуся профсоюзной работой, это было совершенно ясно.

Форд не прибегал к предохранительным приспособлениям, они были чересчур дороги. Это сказалось бы на прибыли. Вот в чем было дело.

Все было подчинено прибыли. Каждый квадратный метр площади должен быть рационально использован, исходя из этих соображений. И одно только рациональное использование площади приносило Форду огромные барыши.

2

Лихачев основательно обследовал не только цехи, главным образом сборочный, но и музей завода.

В этом музее он составил себе окончательное представление о Форде и понял, почему это имя стало столь популярным.

Он долго стоял перед первой машиной Форда, похожей на коляску для близнецов. На этой первой смешной тележке было в зародыше все то, что в дальнейшем усовершенствовалось и до сих пор усовершенствуется в автомобиле; но не эта коляска прославила Форда, а вот это колесо, путь которого легко можно было проследить.

Рабочий: стоит у чана с краской. Колесо само подкатывается к нему. Он красит обод и отправляет колесо дальше. В это время ни на секунду позже подкатывает другое колесо. Его нужно вовремя схватить и окрасить.

Как все это гармонично! Какая-нибудь часть автомобиля движется с одного конца цеха на другой, с нижнего этажа на верхний, потом скользит сверху вниз, без всякого участия людей, будто повинуясь волшебной силе.

Предмет не стоит на месте, он движется. Рабочий стоит, а вокруг

него движутся самые разнообразные детали и агрегаты. Они подвешены над головой. Ежесекундно тысячи рук поднимаются к ним и опускаются.

Ни одному рабочему не приходится что-либо поднимать или таскать.

— …Что это вы здесь рассматриваете? — услышал он однажды за своей спиной.

Это был секретарь Форда, отлично говоривший по-русски. В дверях стоял и сам Форд, вопросительно поднявший густые брови. Форд заговорил, улыбаясь почти пасторской благожелательной улыбкой. Они сели в кресла рядом. Секретарь сел напротив.

— У вас есть какие-нибудь вопросы к мистеру Форду, пользуйтесь случаем, — посоветовал секретарь шепотком.

— Я хотел спросить мистера Форда, как он, бедный слесарь, не имевший высшего образования, сумел выбиться в люди, — сказал Лихачев.

Секретарь обратился к Форду, и они оба засмеялись.

— Существует такая легенда, — сказал Форд. — Но мои родители вовсе не были очень бедны. Они, правда, были небогаты, но о настоящей бедности не могло быть и речи. Для мичиганских фермеров они были даже зажиточны. Нет… нет… я никогда не был бедным слесарем.

— Так мне говорили, — сказал Лихачев.

Форд еще раз отрицательно покачал головой.

— Мой отец не сочувствовал моему увлечению механикой. Он хотел, чтобы я стал фермером. Когда же я окончил школу и поступил учеником в механическую мастерскую, он считал меня погибшим.

— Почему же?

— Он говорил, что работа механика не даст мне возможности прокормить семью. Он предложил мне сорок акров леса, если я брошу свои машины.

— И вы не бросили, конечно? — сказал Лихачев. Форд засмеялся.

— Наоборот… Я согласился, так как это дало мне возможность жениться. Я устроил себе лесопилку, поставил двигатель и начал рубить и пилить деревья в лесу.

И он рассказал, как они с женой построили домик в лесу и мастерскую и как он в свободное время работал над двухцилиндровым мотором. Только свободного времени было мало. Он был постоянно занят рубкой деревьев.

— Должно быть, это была тяжелая работа? — спросил Лихачев.

— Ничто действительно нас интересующее не тяжело для нас. Я верил в свою работу.

Лихачев не мог скрыть удивления, глядя на его сухопарую моложавую фигуру.

— Я понимаю, — засмеялся Форд, — у вас, в России, кажется, принято рисовать капиталиста с огромным животом.

Он похлопал себя по животу тонкой сухой веснушчатой рукой.

— Вы думаете, что мне многое нужно. Я просто приказчик нашего рабочего. Я даю ему работу, забочусь о нем. Только два стимула заставляют людей работать: жажда заработной платы и боязнь ее потерять. Вы даете работу, платите высокую заработную плату. Конечно, люди ценят вас. А вообще для того, чтоб работать рядом, нет надобности любить друг друга.

3

Вскоре после этого разговора секретарь Форда сказал Лихачеву: