Ликвидация. Книга первая
Шрифт:
Подполковник говорил еще что-то, но взволнованный Давид не слышал его. Он вспомнил тот ноябрьский день в Киеве, Контрактовую площадь и Гостиный Двор, из окна которого садил и садил безостановочно пулемет. Тут и там на грязном булыжнике темнели бугорки тел убитых солдат. На углу Александровской улицы дымно горела немецкая самоходка «хуммель». И еще дико, страшно кричал на одной ноте раненый старшина Жебуртович — ему пробило пулей височную кость, он ослеп… И огромный город лежал наверху, нависая над Подолом, и к этому городу нужно было пробиться сквозь огонь, и лужи, и грязный снег… А пулемет продолжал гавкать, словно давясь от жадности патронами,
А потом долго лежал, тяжело дыша, на этих самых камнях, стараясь думать о том, что его обязательно подберут санитары. Пулемет молчал, и бой шел уже в глубине Подола, смещаясь к Владимирской горке. А он лежал. И было очень холодно. Горячей была только кровь, очень яркая, алая, словно нарисованная талантливым художником-баталистом…
Наверное, его лицо изменилось, потому что подполковник участливо тронул Гоцмана за плечо:
— Все в порядке, Давид Маркович?..
— Шо?.. — Давид с трудом пришел в себя. — Та не, я просто… сообразил, за шо его дали. — Он кивнул на орден и вдруг предложил военкому: — Слушай, надо бы обмыть его, шо ли… У тебя есть?
Военком молча прошел к двери, выглянул в коридор, захлопнул дверь и запер изнутри. Потом достал из сейфа початую бутылку водки, банку тушенки и два стакана…
Орден тихо звякнул о стеклянное дно. Подполковники молча чокнулись. Посмотрели друг на друга.
— Дай бог, чтобы не последний…
Обжигающее тепло пошло по горлу. И Гоцман коснулся губами мокрого ордена, скользнувшего к нему по стенке стакана.
Подполковник придвинул к нему тушенку и складной нож:
— Заешь, Давид Маркович… И если не секрет — что ты там… сообразил?
— За Киев, — коротко пояснил Давид, жуя тушенку. — Не приходилось там бывать?
— Нет, — покачал головой военком. — Разве что до войны… У меня другие маршруты были.
— Да я по медалям вижу… Западный и Третий Белорусский?
— Ну да, 290-я стрелковая…
— А где задело-то?
— Первый раз под Белевом, второй — в Литве…
— Ну, будь здоров…
— Поехали…
Выпили еще, зажевали.
— А тебя где зацепило? — спросил военком, показывая на свежие ссадины на лице Давида.
— А-а… Поспорили тут с одним. Все, военком, я твой должник теперь.
— В смысле? — непонимающе взглянул подполковник.
— Ну… поллитра с меня.
— А! — засмеялся военком. — Ну, когда следующий орден на тебя пришлют, придешь уже со своим…
После паузы Гоцман, помявшись, выговорил:
— Слушай… к тебе такой Ефим Аркадьевич Петров, шестого года рождения, за пенсией не приходил?.. Участник одесского подполья, инвалид, газами травленный?..
— Петров, Петров… — нахмурился военком. — Да были, конечно, Петровы, но не подпольщики. А что?
— Ты, наверное, недавно назначен?
— Ну да, — вздохнул подполковник, — месяц как из Белорусского округа перевели. А что? — снова повторил он.
— Ничего, — невесело улыбнулся Гоцман. — Значит, Фима дал по роже тому, кто тут перед тобой был…
Грохотала типографская машина. Из ее жарко рокочущих недр одна за другой вылетали еще горячие, пачкающие руки листы с кличками, приметами, фотографиями анфас и профиль…
Парень-ученик подхватил плотную пачку только что отпечатанных оттисков и свалил к ногам хмурого лейтенанта МГБ. Сделал шаг в сторону двери.
— Куда? — окликнул его лейтенант.
—
— Павлюк, — негромко произнес лейтенант в пространство. Рядом мгновенно вырос рослый сержант. — Проводи…
— Шоб подержал? — весело поинтересовался ученик.
— Надо — подержит, — холодно сказал лейтенант. — А надо — оторвет. Даю минуту…
Машина грохотала, выбрасывая все новые и новые листы…
Глава пятнадцатая
По случаю концерта драгоценного для Одессы человека ярко освещен был не только оперный театр — вся небольшая площадь перед ним и вся улица Ленина в этот вечерний час буквально тонула в сиянии праздничных фонарей. Со всех сторон к подъезду здания спешили нарядные пары, мелькали в сумерках белые кители и фуражки офицеров, слышался женский смех. Подкатывали и останавливались дорогие трофейные машины. И даже те одесситы, которым вовсе не светило разжиться билетиком на такое мероприятие, как концерт Утесова, прогуливались сегодня перед оперой, чтобы почувствовать себя причастными к празднику. И потом, им так надоело жить в полутемном городе, а тут прямо как до войны — иллюминация, да и только!
Фойе театра полнилось сдержанным гулом людских голосов. Довольные собой мужчины в двубортных костюмах с подбитыми ватой плечами гордо демонстрировали своих подруг, а подруги, в свою очередь, хвастали перед соперницами кто фетровой шляпкой с вуалеткой, кто новым креп-жоржетовым платьем, кто чехословацкими серьгами под красный гранат, кто рукавом «японка» с подкладочкой, кто чулками-«паутинкой». И уж конечно, все они дружно презирали простушку, которая приняла креп-сатиновую ночнушку с кружевной отделкой за вечернее платье и в таком виде явилась в оперу. Корректно приветствовали друг друга офицеры и чиновники различных ведомств. Рядом с независимым видом прохаживались персонажи, тоже принадлежавшие к сливкам одесского общества, только не светско-советского, а воровского. Они небрежно щеголяли вальяжными клешами, клетчатыми ковбойками, кепками-восьмиклинками и жакетами, перешитыми из румынских мундиров. Короче, как говорили в Одессе, в театре был навал разного народу.
Гоцман и Кречетов, оба в форменных кителях, стояли в фойе, время от времени приветствуя знакомых. Давид даже не заметил, как рядом возник щуплый, с птичьим личиком щипач Лепа, почтительно сдернул с виска новенькую кепочку:
— Дава Маркович, добрый вечер… Люди просили передать, шоб вы не волновались. Седня у театре будет все спокойно. Никакая падла не испортит концерт любимого артиста. Люди отвечают!.. Это шоб вы себе знали. Ну, я пошел.
Лепа изобразил нечто похожее на поклон и исчез в толпе.
— Ишь ты! — усмехнулся Кречетов. — «Люди отвечают»!
— Виталий, если они сказали — отвечают, то отвечают, — неторопливо отозвался Гоцман, высматривая кого-то. — А если шо, то этот вот Лепа своей головой ответит.
— Интересно, по какой же статье? — хмыкнул майор.
— Да не передо мной, перед своими… Ну шо, заглянем в буфет?..
— Давай. Хотя ты уже в буфете сегодня побывал, а?..
— Ну да, — ухмыльнулся Давид, — в буфете под названием «военкомат»… Пошли.
Между тем наметанный глаз Лепы углядел в толпе нарушителя договора, заключенного на сегодняшний вечер. Малорослый щипач Щупля, воспользовавшись тем, что пышная дама в трофейной меховой «ротонде» замешкалась перед буфетом, выбирая пирожное, аккуратно вспорол ее сумочку и извлек портмоне.