Линейный крейсер «Михаил Фрунзе»
Шрифт:
– Ты не был? – Клио подняла бровь.
Слово ее не пугает. Как бы назвали их, двенадцать моряков и коммунистов, если бы переворот не удался?
Иван вдохнул. Глубоко: сказать придется довольно много. Но коротко. «Моя страна», «мои друзья», «моя женщина» -громко и неправда. Скотов, что попытались сбежать, прикрывшись брошенной под танковые гусеницы демонстрацией, прибить хотелось остро – это правда, но значения не имеет.
– У меня был выбор: люди, с кем я вместе работал, или парень, который хорошо рассказывает анекдоты.
– И ты спас меня,
Прежде эти слова она произнесла бы со слезами на глазах.
Сейчас – по-птичьи склонила голову набок. Ответь не так -клюнет.
– Я тебя спас, потому что мог спасти.
Он помолчал. Прибавил нехотя.
– А ты меня, кстати, спасла дважды. Тогда – от искушения пройти мимо, не влезать в схватку сил, которым средних размеров страна – одна из многих досок в сеансе одновременной игры. Сейчас ты восстановила мое доброе имя. Окончательно и бесповоротно. Так что если среди нас и есть должник – это я.
Она кивнула. Незнакомо, резко. Раньше она была мягче.
Что может скромная чиновница афинской мэрии? После метаксистского переворота профсоюзы распустили. Она сохранила работу, но заведовала озеленением. Всего лишь? Это она в нужный день послала рабочих копать клумбы и сажать деревья – так, чтобы в итоге получились блокирующие позиции и отсекающие преграды, причем совершенно безобидные с виду. Если человеку загораживает путь патруль из суровых матросов с матерчатыми пулеметными лентами через плечо – ясно, переворот. Слух разбегается, активные сторонники старого правительства могут найти способ прорваться, защитить своих лидеров.
Их можно остановить хорошо подобранными словами, бетонными блоками, огнем поверх голов, решительной схваткой и героической обороной отсечной позиции.
А можно сделать так, что к резиденциям начальства нельзя попасть из-за грузовичков озеленительной службы и перекопанных тротуаров. Какой переворот? Мэрия проводит работы. Туда и жалуйтесь на дуру, что командует землекопами. Пусть ее уволят!
Пока недовольные жаловались мэру, моряки вытряхивали из теплых постелей министров, генералов и адмиралов… Кстати, с муниципальной службы Клио уволили.
– Правильно сделали, – сказала она. – Жалобы были справедливы. Ни проехать, ни пройти.
Засмеялась.
Как тогда, совершенно как тогда… Колокольчиком золотого звона!
– Ну, тебе сразу нашлась другая работа, – говорит он.
Она снова, по-старому, хихикнула.
– Я даже секретаря с собой забрала. И много кого еще. Кстати, что у тебя с лицом? Улыбнуться не можешь? Хочешь же, по голосу слышно.
В ответ – кивок.
– Не могу. Физически. Если очень постараюсь, получится изобразить гримасу, но это будет… пародия.
– Тебя… арестовывали? Ты поэтому – такой?
– Как можно арестовать мертвого человека? Все эти годы Ивана Ренгартена не было. Были другие люди с другими именами.
Он провел рукой по ежику до белизны седых волос.
– Это – из тех жизней. А я снова здесь, хотя, конечно, не прежний я.
Улучил момент и ухватил-таки
Клио глубоко вздохнула. Решилась!
– Ты прежний меня прежнюю – любил?
Белоглазый рыцарь, что сметает правительства, точно Архимед, обретший точку опоры, барабанит пальцами по круглому столу. Хороший стол, гладкий, но чуточку пошатывается. На таком только спиритические сеансы проводить! Трясти рамку вокруг букв, задавать глупые вопросы, получать странные ответы… Сейчас вызван дух старшего лейтенанта Ренгартена, год тридцать пятый… Хороший был парень: не седой, как лунь, без льдинок в глазах, улыбаться умел. Ему еще не приходилось стрелять в спину своим. Тогда у него все были свои, даже коминтерновцы. Человек, что успел выпрыгнуть в окно, он утром, промеж хохмочек, обещал, что изымет морскую папку, как и папку Клио. Только старший лейтенант флота решил проверить… Стрелял не метко? Как сказать. Настоящего предателя пуля все-таки настигла – через три года, в тридцать восьмом.
В году, в котором Москва распустила Коминтерн, чем признала: эпоха подготовки мировой революции минула. Нет больше поджигателя мирового пожара, есть великая держава, сильная сама по себе, без подмоги со стороны мирового пролетариата.
Ренгартен и сам приложил руку к этому перевороту. И ему теперь отвечать за личность, жившую чуть ли не в позапрошлом веке? Причем – честно? Клио и пять лет назад умела чуять вранье. Вопрос ведь не о том, любил ли лейтенант своих девушек.
– Тогда? Не помню. Да и девушек у меня было – на выбор.
Раньше он после таких слов получил бы пощечину. Теперь
Клио ждет. Разве улыбаться пока не смеет.
– Я и выбрал. Тогда. Единственную. И рисковать тобой не посмел.
Только на пять лет с признанием опоздал. Теперь он, по крайней мере пока, не мужчина, а вышитый шелком профиль на личном знамени Клио.
– Революция победила, – сказала Клио. – А спускать ли тебя с флагштока… Посмотрим.
Она так и не улыбнулась.
28.10.1940. Салоники, залив Термаикос
07.10. ЛКР «Фрунзе», надстройка между трубами
Авиационное вооружение линейного крейсера в шторм не пострадало. Ангары для трех гидросамолетов, катапульта – все отсиделось за первой трубой, благо установлено подальше от ударов стихии, почти в середине корабля. Спасибо, у командира железные нервы – не стал разворачиваться на Салоники сразу, сперва прорвался через шторм. А если бы погода не переменилась? Ведь опоздали бы… на войну. Хуже, чем явиться с клинком на перестрелку! И, возможно, потеряли бы греческую республику так же, как недавно потеряли испанскую.