Линкольн
Шрифт:
По поручению нашего правительства предложите на этом совещании немедленно прекратить военные действия, как только будет получено согласие на восстановление целостности Союза и будет признана общегосударственная власть, оставив остальные вопросы для урегулирования мирным путем. С принятием этих условий война прекращается немедленно.
Если эти условия будут отвергнуты, узнайте, какие условия, включающие восстановление Союза, будут приемлемы. Если какие-либо ответные условия в этом духе будут вам предложены, немедленно сообщите их нашему правительству и ждите дальнейших указаний.
В случае, если предложенные
Николаи отметил в своей записной книжке, что президент «и наиболее сильные министры кабинета — Сьюард, Стентон, Фесенден» доказали Рэймонду свою готовность всесторонне рассмотреть и обсудить его требование начать мирные переговоры. «Он всецело согласился с ними в том, что его план посылки делегации в Ричмонд приведет к результатам более отрицательным, нежели проигрыш в борьбе за пост президента, — это просто означало бы, что северяне заранее позорно сдаются. Тем не менее визит этот принес большую пользу. Рэймонд и комитет увидели, что президент и кабинет информированы значительно лучше, чем они, и вернулись домой ободренные и в хорошем настроении духа..». А неотправленное предложение мирных переговоров легло в папки, к которым Грили и Бенет не имели доступа.
Вернувшись в Нью-Йорк, Рэймонд поразил антилинкольнские элементы республиканской партии своим решительным заявлением в «Таймсе», что слухи о мирных переговорах не имеют основания. У правительства «одна-единственная цель — продолжать войну до полного подавления мятежа».
Джон Итон, имея пропуск, подписанный президентом, получил разрешение «посетить генерала Гранта в Сити-Пойнт, Ванкувер». Их беседа затянулась за полночь, но Грант придерживался лишь строго военных вопросов. Это интересовало Итона, но он всячески искал перехода к политическим темам.
— Вопрос не в том, — сказал Итон Гранту, — хотите ли вы баллотироваться, а вот в чем: нельзя ли вас заставить в ответ на требование народа согласиться выставить свою кандидатуру ради спасения Союза?
Мгновенный ответ Гранта поразил Итона. Сжав кулаки, Грант ударил ими по натянутым кожаным подлокотникам лагерного кресла.
— Они не могут меня заставить. Избрание Линкольна президентом так же важно для нашего дела, как и победа на фронте.
Итон вернулся в Вашингтон, и не успел он войти в кабинет президента, как услышал нетерпеливый вопрос президента:
— Ну, что вы узнали?
— Вы оказались правы.
Президент «засиял от удовольствия», отметил Итон.
Грант передал для печати письмо, датированное 16 августа 1864 года. По содержанию его видно было, что Грант не примыкает ни к одной из фракций республиканской или демократической партии, а также что он ни за, ни против Линкольна. Грант подразумевал, что вопрос о рабстве стал настолько запутанным, что оставался только один выход: освободить рабов и добиться такого мира, который увековечил бы их свободу.
«…Мятежники призвали в армию последние резервы… Они обобрали равно колыбели и могилы, чтобы как-то усилить свою армию. Кроме потерь, которые они несут в стычках и сражениях, у мятежников огромный урон вследствие дезертирства
Чэйз развил огромную деятельность и, между прочим, затеял переписку с Огастом Белмонтом, председателем Национального комитета демократической партии, которому сообщил, что если съезд в Чикаго включит в свою программу пункт об уничтожении рабства, он, Чэйз, согласится на выдвижение своей кандидатуры в президенты от демократической партии.
Линкольн знал, что никакие слова, объяснения, убеждения, письма, речи не могут спасти положение. Только победоносные штыки, обагренные кровью конфедератов, могут совершить чудо или придать вес его словам. Пока решительные события оставались далекой перспективой, Линкольн вел государственный корабль, как лоцманы на реке, — от бакена к бакену. Он собирался затребовать у Гранта 50 тысяч солдат, чтобы обеспечить мобилизацию рекрутов в северных городах; нужно было принять меры против связанных клятвой тайных обществ, угрожавших свергнуть вашингтонское правительство.
В середине лета Линкольн сказал представителю бостонского «Джорнэл»:
— Я верю народу. Он никогда не согласится на раскол Союза… Скажите людям правду, и страна спасена.
Один журналист сказал Линкольну:
— Вы изводите себя работой.
— Я не могу работать иначе. Но не в этом дело. Работа меня никогда не страшила. Дела каши выглядят неважно, и я не могу не волноваться… у меня предчувствие, что я не доживу до конца мятежа. А ведь моя работа кончится только тогда, когда мятеж будет подавлен.
Линкольн как-то спросил Броса, одного из владельцев и редакторов чикагской «Трибюн», о настроении на западе. Брос ответил, что народ жаждет более энергичного ведения войны; если потребуется — будут еще войска и снаряжение.
Линкольн сказал:
— Народ хочет победоносных сражений, и они должны быть. Но будут они или нет, я останусь здесь и выполню свой долг… Даже если конфедераты придут сюда и повесят меня на этом дереве, — он ткнул пальцем в окошко, — то, да поможет мне бог, я не брошу свой пост.
6. Жестокие сражения осенью 1864 года
Перед отъездом в Чикаго для освещения в печати заседания Национального съезда демократической партии Ноа Брукс услышал слова Линкольна: «Они должны выдвинуть миролюбивого демократа, стоящего за войну, или воинственного демократа, ратующего за мир; лично меня любой вариант мало беспокоит».
Съезд начал работу 29 августа в том самом Вигваме, в котором в 1860 году Линкольна избрали кандидатом в президенты. Съезд представлял собой кипящий котел. Здесь собрались горячие приверженцы партии: демократы, требовавшие немедленного мира; демократы, стоявшие за продолжение войны; виги; «ничего-не-знайки»; консерваторы; сторонники предоставления максимальных прав каждому штату; одобряющие отделение Юга миллионеры в костюмах из дорогого тонкого сукна; обанкротившиеся политики в бумажных воротничках; люди, не страшившиеся толпы и пострадавшие в борьбе за свободу слова и печати; охвостье приверженцев конфедератов. Съезд открыл Огаст Белмонт.